В затемненном зале Государственного Кремлевского дворца опера так и не вышла из сумрака

Фото: Cuibar Productions S.L.

«Услышат зрители и Куру-дирижера, и Куру-баритона», — кудахтал пресс-релиз концерта, состоявшегося 21 июня в Государственном Кремлевском дворце. Речь об аргентинском оперном мачо Хосе Куре, который уже в четвертый раз приехал покорять Москву.

В многостаночности ему действительно нет равных. Тенор, баритон, дирижер, композитор, гитарист, оперный режиссер, продюсер, книгоиздатель — в общем, люди Возрождения нервно курят в углу. И все же суетливые перевоплощения Куры на сцене воспринимались как пыль в глаза. Если бы он просто отпел весь вечер на той высоте — акустической и артистической, — которая ему доступна, впечатление было бы сильнее.

Этого не случилось по множеству досадных обстоятельств. Во-первых, певец простудился (вину он возложил на систему кондиционирования ГКД) и порой кашлял, не дожидаясь конца вокальной фразы. Во-вторых, даже если бы Кура был здоров, 6-тысячный зал едва ли почувствовал  бы разницу: система усиления звука в ГКД предназначена для чего угодно, кроме классической музыки. И оркестр, и солисты звучали как из покрикивающего патефона за дверью — и вовсе без обаяния старины.

Пожалуй, самая обидная причина недостигнутого триумфа — в усталости г-на Куры от концертов и, может быть даже, от своих талантов. Во всех его жестах, повадках, даже в темпах чувствовалось, что алгоритм выступления проживается и прожевывается в тысячный раз.

Притом, что диковинный пресс-релиз, утверждающий, что Куру «природа наградила по-царски», в общем-то прав. Его сильный и страстный тенор не только хорош тембром, но и прекрасно оснащен всеми убойными техническими приемами итальянской школы. Спетые им и Канио, и Каварадосси звучали бы комильфо — если бы не перечисленные выше «но».

Оркестр «Русская филармония» под руководством Марио де Роса работал весьма прилично, если не учитывать вопросы оркестрового баланса и звуковых красок, о которых благодаря качеству микрофонов можно было накрепко забыть.

Героиней же вечера стала та, чье имя было выписано на билбордах петитом — Динара Алиева. Она как будто не замечала сомнительного контекста и выкладывалась так, как если бы дебютировала на сцене «Мет» или Венской оперы. Чистейшее для лирико-драматического сопрано интонирование, виртуозное и сопряженное с удовольствием владение своим аппаратом, благородная скромность поведения, выигрывающая на фоне донжуанского бахвальства Куры — в общем, Алиева явно не уместилась в отведенные ей рамки «принцессы-консорт». Оставим надежду, что дворцовый переворот случится, и уже скоро блистательная российская прима сможет приглашать артистов уровня Хосе Куры на свои бенефисы.

Несколько отдельных слов заслуживает публика, совсем не похожая на прихожан Большого зала консерватории или даже Дома музыки. Перед концертом сотни посетителей отчаянно перемещались по залу, почуяв хищнический аппетит к пустым креслам в партере. Во время же концерта они столь же отчаянно отказывались хлопать. Что, пожалуй, даже можно понять, когда передвижения звезд мировой оперы на сцене удается разглядеть только в военный бинокль.

Сам Кура все время причитал по поводу гигантских масштабов зала (хотя десять лет назад у него уже была возможность их оценить: тогда аргентинский тенор пел здесь с Любовью Казарновской) и требовал включить свет в зале, затемненном почти до предела, словно происходило что-то неприличное.

Но даже при свете контакт с аудиторией, большая часть которой привыкла ставить в слове «опера» ударение на последний слог, не складывался. Куре пришлось опуститься до приемов ниже тенорового достоинства, вроде: «Что-то я не слышу аплодисментов, вам не понравилось?» Взаимопонимание между публикой и многогранным артистом пришло лишь с битловским Yesterday, который Хосе Кура исполнил под гитару, предварив трогательным рассказом о том, как когда-то кадрил подруг этой песней. Аудитория наконец-то была покорена. С оперой было покончено.

Источник