Драматург Юрий Арабов — о мифе, истории и художественной правде

фото: РИА Новости

Пресс-конференция «Орды» прошла на повышенных тонах: картину называли и «богомерзкой», и «антирусской». Как оказалось, Юрий Арабов к такому приему фильма был готов. О том, что могло возмутить журналистов, знаменитый драматург рассказал «Известиям».

— Вы ожидали такой бурной реакции на картину?

— Ожидал, конечно. Я еще на пресс-конференцию приехал заведенный, потому что когда ехал в машине, по «Бизнес FM» сообщили, что сегодня будет показан фильм «Орда», в котором вы увидите погром в Столешниковом переулке и торжество Путина в финале. Мы не поняли в чем дело, и только потом до нас дошло, что содержание нашего фильма перепутали с другим — каким, говорить не буду.

Нормальная и знакомая реакция. Союз писателей как был организацией абсолютно несовременной в дурном значении этого слова, так и остался. То, что мы сняли богомерзкое кино, что «Чудо» сюда приплели — все это мне знакомо. Мне понравилось, что я не ощутил равнодушия, это утешает. Кажется — по нерву в зале — все-таки картина получилась любопытной.

— А как Русская православная церковь отнеслась к картине? Их не смутил ваш неканонический подход к теме. Все-таки у вас святитель Алексий — это не победитель, который приезжает в Орду на коне и сходу исцеляет Тайдуллу.

— Это надо спрашивать у Патриархии. Когда патриарх смотрел, он как раз на это и обратил внимание. Мне так сказали. Но, к чести сказать, это не стало заслоном для фильма. Сейчас Патриархия для интеллигенции — эдакое вместилище зла, дополнение к известным социальным институтам. Это не совсем так. Конечно, ситуация сложная: государство подарило церкви за последнее десятилетие очень много собственности. Все эти возрожденные монастыри — это же начиналось с государства, и только потом церковь на свои деньги возрождала. И, конечно, церковь пытается сейчас позитивно воздействовать на социальные процессы, которые идут не всегда удачно. Может быть, взаимоотношения с государством у церкви сейчас слишком тесные. Тем не менее — даже если говорить о таких злободневных вещах, как ситуация с Pussy Riot — все понимают, что душегубством нельзя отвечать на хулиганство, но все пропускают мимо ушей, что о том же говорят сейчас священники Козлов, Смирнов, тот же Чаплин. Опять же, терпимое и благосклонное отношение патриархии к нашей картине говорит о том, что зло не нужно искать там. Все достаточно сложно, и мы никогда не угадаем, откуда придет добро и откуда — зло.

— В картине существует два мира — мир Алексия и мир орды.

— Мы делали орду как языческий мир, и этот языческий мир в каждом из нас занимает огромное место. Мы делали столкновение этого мира с конфессиональным христианством в восточной своей версии. А что в результате: уничтожения друг друга не происходит. В одной и той же структуре, в одном и том же народе, даже в одной и даже в одной личности сосуществуют все эти планы. В результате внутри нас возникает очень противоречивая конгломерация. Культура не умирает. В каждом из нас существуют огромные пласты языческой культуры, культуры многобожия, античной культуры — наверное, высшей точки развития языческой культуры. И все мы вот такие.

— В финале картины, где рассказывается о том, что Русь поглотила Орду, я прочел послание.

— Власть — это азиатчина. Не в географическом смысле, а в смысле методов. И подобные методы борьбы имеют тенденции к самоуничтожению. Не знаю, может быть это завиральная идея, но добро что-то производит, что-то дает людям. Зло — ничего. И мы говорили о том, что власть, построенная на этих принципах борьбы, насилия, взяточничества, обречена. Но у нас картина сказочно-мифологическая, здесь Алексий путем своей жертвы смог разрешить конфликт и сам уцелел. В жизни чаще всего бывает наоборот: человек, который приносит жертву, погибает.

— Вы не опасаетесь, что когда вы говорите об азиатчине, вас могут понять превратно?

— Да, это самая большая опасность для картины, таящаяся в самом материале. Я об этом знаю и опасаюсь трактовки в духе: пришли таджики и нагадили в нашем православном храме. Но что делать? Мне предложили такой материал. Если мы делаем гумилевскую трактовку о том, что ордынцы были замечательными, то это совсем не сходится с историческим источниками. У Гумилева есть блистательная и, наверняка, истинная теория этногенеза, а вот его пассажи о том, что ордынцы не трогали и оберегали православие, не сходятся с летописями. Мы пошли по экстремальному пути художественности. Ее, к сожалению, можно трактовать утилитарно — но как будет, так будет. Мы об этом думали, но избежать этого не смогли. Потому что, избегая, мы сразу лишились бы конфликта.

Мы вообще в фильме слово татары не упоминаем, потому что в Орде действительно был монгольский костяк. И хотя последние ханы Орды принимали ислам, большинство князей оставались язычниками. Мы делали столкновение двух менталитетов — языческого и христианского — и их взаимопроникновение. В результате получается нечто третье — то, что мы сегодня видим.

— Что же мы видим?

— Мы видим власть с азиатскими методами и абсолютно европейской внешностью. Они любят Америку, говорят по-английски, играют в теннис, их дети учатся в Оксфорде и Кембридже. Но говорят: мы евразийцы. Ну вот вам пример взаимопроникновения. И что в итоге? Потрясающий коктейль и компот, в котором никто никак не разберется. Но, может быть, это вообще то, к чему мир пришел, может быть мультикультурализм начинается именно отсюда.

Источник