Внук Ивана Великого, Царь Московский и всея Руси Иван Васильевич Четвертый, прозванный Грозным, появился на свет 25 августа 1530 года. Говорят, в момент его рождения над Москвой бушевала гроза и чуть ли не земля дрожала, но его папенька, Василий Третий, вряд ли замечал эти пустяки. Рождение сына было великой радостью: князю к тому моменту перевалило за 50, появления наследника он полжизни ждал. Первая жена Василия, Соломония Сабурова, после 20 лет бездетного супружества была пострижена в монахини. Вторая, Елена Глинская, разродилась наследником только через четыре года после свадьбы.
Чудо свершилось, и теперь важнейшей заботой Великого князя стало строительство обетного храма, заложенного чуть ранее — в пору, когда князь и его молодая супруга путешествовали по монастырям, избывая епитимью, наложенную на Василия за вынужденное двоежёнство, и вымаливая сына.
Обетный храм строился в подмосковном дворцовом селе , под окнами терема, в котором родился будущий Царь. Здесь до сих пор стоят древние дубы, помнящие Иваново детство.
, вставшая на высоком берегу Москвы-реки, не имела подобия в русском каменном зодчестве. Без иностранного вмешательства не обошлось: Василий Третий продолжал перестройку Кремля, начатую его отцом в конце XV века, при нем , сиречь итальянцы, строили Архангельский собор, столп Ивана Великого и Соборную звонницу. Предполагается, что автор последней — Петр Франческо ди Аннибале, он же Петрок Малый, строитель стен Китай-города — был приглашен князем и для возведения церкви в Коломенском.
Историки спорят, было ли Вознесение самым-самым первым шатровым храмом Руси, но в любом случае он — самый совершенный, самый отважный, самый огромный: его каменный шатер взмывает в небо на высоту 62 метра. Эта головокружительная башня дала жизнь целому типу шатровых храмов, занимающему важнейшее место в церковной архитектуре XVI-XVII веков.
Разумеется, шатер как форма покрытия существовал и раньше, но в церкви Вознесения он из конструкции превратился в идею. Это полет в небеса, зримая аллегория Вознесения Христова. Это не венчание храма, а сам храм: потенциальная энергия, звеневшая в напряжении ступенчатых сводов раннего времени (от Софии Киевской и Пятницы Черниговской до Спасо-Андроникова собора) выстрелила вверх, подобно шпилям европейских соборов. Возможно, эта ассоциация приходила в голову и итальянцу Петру, украсившему стены Вознесенской церкви готическими вимпергами. Но, по мнению профессора Дмитрия Швидковского, сам шатер в данном случае навеян образом кивория — древней напрестольной сени Софии Константинопольской.
Церковь опоясывают двухъярусные галереи, стекающие к земле тремя извилистыми лестницами. На восточной галерее находится так называемое Царское место — загадочный каменный трон, расположенный позади алтаря и повернутый к нему спиною. По народному преданью, сидя здесь, юный тиран являл богатырскую удаль, швыряя кошек в Москва-реку, протекающую в полутора сотнях метров.
Но есть и более интересная версия. Нет никаких сведений, что русские цари использовали этот престол в каких-либо церемониях, однако пустой трон в средневековой византийской символике — царственность вознесшегося Христа, знак ожидания Второго пришествия. Если так, то и коломенский трон поставлен над Москвой-рекой не для смертных, а для грядущей встречи Спасителя…
Василий Третий умер в 1533-м, когда Ивану было три года. Регентствующая княгиня-мать — в 1538. До пятнадцатилетия княжича страной правили бояре, "воздвигоша велию крамолу между себе, и властолюбия ради друг друга коварствоваху". Иваново детство прошло среди бесконечных интриг, заговоров и прочей придворной нервотрёпки. У него, как и у его деда, в малолетстве оказавшимся заложником Шемякиной смуты, были личные поводы для того, чтобы стать убежденным государственником. Однако со временем убежденность стала принимать формы нездорового фанатизма.
В начале 1547 года Иван Грозный венчался на царство, но не обычным титулом Великого князя, а византийским Царем, "по примеру прародителей". Этот ход имел много далеко идущих смыслов, и не в последнюю очередь был важен для международной арены. В зарубежном переводе "князь" всего лишь "prince", а царь — это уже наравне с императором: цезарь, царь.
Однако на московскую чернь новый титул не произвел должного впечатления. В апреле-июне 1547 года Москва трижды горела, в результате была разорена треть города, погибло больше 1300 человек. Потрясенная столица взбунтовалась. Толпа погорельцев пришла в пригородное село Воробьево, куда выехал из опустевшего Кремля 17-летний правитель (сейчас там смотровая площадка у башни Московского университета). Здесь, над огромным пепелищем, в которое превратилась столица, смутьяны потребовали у новоиспеченного царя, чтоб тот отдал на растерзание толпе свою родню, Глинских. Якобы бабушка Ивана кропила улицы Москвы настойкою из мертвых сердец, отчего и произошло возгорание.
У Ивана хватило духа смирить негодяев, а после — показательно расправиться с зачинщиками. Но, вспоминая эти дни, он писал: "вниде страх в душу мою и трепет в кости моя". Для увещевания народа ребрендинга титула было явно недостаточно — вероятно, уже тогда он начал задумываться о более весомых методах воздействия. Зримым памятником утверждения Грозного Царя является другой знаменитый памятник Коломенского.
в Дьякове стоит напротив церкви Вознесения, по другую сторону древнего Голосова оврага. О времени его постройки ничего достоверно не известно, но большинство исследователей сходятся во мнении, что церковь возвели как раз в ту пору, в середине XVI века.
Предтеченская церковь — в высшей степени необычная постройка, представляющая собой пять сложносочиненных башен, стянутых вместе галереями нижнего яруса. Бросается в глаза решительная резкость многочисленных треугольных щипцов и очень странная центральная глава — мощные полукруглые выступы, опоясывающие барабан, и степенный, покатый шлем над ними. Издалека эта диковина, стоящая на краю высокого обрыва, напоминает скорее замок, чем церковь. Однако, при всей уникальности облика, возникает чувство некоего дежавю. Оглянемся на противостоящую церковь Вознесения и мысленно наложим два этих столь непохожих, глубоко экспериментальных объекта друг на друга: дьяковская многобашенность плюс вознесенский шатер и объемлющие его аркады. Получится, ни много не мало, величайшая сенсация древнерусской архитектуры, храм Покрова на Рву, в народе известный как храм Василия Блаженного, главный шедевр непростой грозненской эпохи.
Грозный и сам был чудовищно непрост. "Муж чюдного рассуждения" — говорили о нем современники. Смыслов у этой характеристики может быть немало. В последние годы появился целый ряд оправдательных трудов, где крайне эмоционально повествуется о государственной доблести Великого Русского Грозного Царя, известно и движение за его канонизацию. Легенды о его беспримерном душегубстве объявляются заказухой, состряпанной его врагами (преимущественно западными шпионами), а современные критики — клеветниками России, пляшущими под дудку закордонных кукловодов. Но в любом случае, даже если поделить все рассказы об ужасах опричнины на 120, останется достаточно, чтоб не вспоминать об этом на сон грядущий.
При всем при этом — доказанный научный факт: Иван Васильевич был одним из самых умных, образованных, талантливых людей своего времени. Прекрасный литератор, автор духовных песнопений–стихир и возможный соавтор, со-мыслитель величайшего памятника эпохи — Покровского собора на Красной площади.
Зодчие Барма и Постник (вероятно, размявшись строительством церкви в Дьякове) возвели невиданный для того времени храм о девяти престолах, вопреки изначальному повелению заказчика. Грозный предлагал восемь, что тоже было исключительно смелым замыслом. Девятый придел встал в неположенном каноном месте — позади алтаря. Традиция была нарушена ради того, чтобы создать строго центрическую постройку, что вполне соответствовало прогрессивным идеалам итальянского Возрождения того же времени.
Правда, храм столь пестр и разнообразен в декоре, что поначалу напоминает шукшинское "железное болеро, краковяк в присядку". Но по сути это совершенно продуманная, выстроенная структура — центральный столп с четырьмя большими и четырьмя малыми приделами по осям и диагоналям соответственно.
Столь же стройна и сложна символика храма. Грозный вообще любил хитрые умозрительные и богословские конструкции: известно, что еще в 1547 году он распорядился украсить своды парадной Золотой палаты своего дворца росписью, отражавшей не только страницы Священного писания, но и всё мироздание, от "ветров и времен года" до "пира премудрости".
был поставлен в 1551-1561 году как памятник победе над Казанским ханством. И здесь двадцатипятилетний Иоанн Васильевич, триумфатор и философ, попытался отразить идеальное мироустройство средствами архитектуры. Это Небесный град Иерусалим и одновременно Китеж русских сказок: центральный шатер — возносящийся в небо киворий, полукруглые закомары со звездами под ним — небесные своды. Западный придел — как крепостная башня с машикулями, треугольные вимперги на стенах — как крыши теремов. Поздняя кровля галереи скрывает необычные, составленные из кирпичных шайб пилястры под ними — как имитация бревенчатых срубов города. Малые приделы — квадратные в плане слободские храмы.
Десятый придел, часовня над могилой московского юродивого Василия Блаженного, была построена уже сыном Грозного, Федором Иоанновичем, в конце XVI века. Покровский собор так и не стал приходским, а вот небольшая церковь с мощами Василия Блаженного была открыта для всех в любое время. Со временем название "народной" церкви подменило официальное имя собора.
Покровский собор поставлен вне Кремля, у его главных ворот, в новом центре растущей столицы. Он стал моделью идеального города, оказавшей огромное влияние на развитие образа Москвы в дальнейшем, когда она стала прорастать десятками вертикалей узорочных шатровых башен. Характерно, что и сам Василий Блаженный менялся вместе с ней: сначала он был более строг, в XVII веке появились шатровые крыльца и колокольня, а также знаменитые купола-луковицы. Однако и они поначалу были золотыми, развеселая разноцветная покраска относится уже к XVIII столетию.
Храм Василия Блаженного. Внутреннее убранство
Фото: Антон Агарков / Strana.ru
Внутри храм тесен и неудобен, что говорит о том, что он понимался прежде всего как алтарное пространство: основные церемонии (в т.ч. знаменитое шествие Патриарха на осляти в Вербное воскресенье) проводились снаружи, окружая храм толпой молящихся, трибуна Лобного места играла роль амвона. Возможно, по этой причине здание не имеет выраженного главного фасада, его надо смотреть с разных сторон и желательно под звон колоколов. Если архитектура — застывшая музыка, то Блаженный — воплощенный праздничный благовест. Звон сказочно оживляет его диковинные линии: "Алмазный дворец словно мельница вертится, и с того дворца вся вселенная видна — все царства и земли, как на ладони".
Зато иностранцы не всегда понимали смысл этого ухабистого действия. Звончее всех высказался французский турист XIX века Астольф де Кюстин: "Люди, которые приходят поклониться Богу в эту конфетную коробку — не христиане!" И далее: "Блюдо с фруктами, дельфтская фаянсовая ваза, полная ананасов, в каждый из которых воткнут крест, колоссальная гора кристаллов — всё это еще не составляет памятника архитектуры".
И в наше время многие разделяют его мнение. Автору этих строк самому доводилось спорить с зарубежными коллегами, которые говорили: "Мы понимаем, что вам это дорого, но у вас же архитектурное образование, вы же должны видеть, что это — кранты искусству!". Не совсем верный подход к делу: Блаженный — не архитектура ради искусства, а воплощенная ее посредством пасхальная радость, праздник и разговины. Вот Анатолий наш Мариенгоф хорошо сказал: "Я востоpгаюсь выдумкой Баpмы и Постника: не каждому взбpедет на ум поставить на голову сpеди Москвы итальянского аpлекина".
Однако Горний Иерусалим — мечта и надежда, а реальная жизнь в грозненской Москве постепенно становилась все менее радостной. Незадолго до окончания строительства храма, летом 1560 года, умерла (по всей видимости, была отравлена) любимая жена Иоанна, Анастасия. Говорят, что с той поры Иван и стал Грозным, а его власть над страной — безграничной и беспощадной, но это уже другая история.