Виталий Пушницкий в Московском музее современного искусства
Фото: Дмитрий Лекай /
Выставка современное искусство
На ретроспективе известного петербуржского художника, устроенной галереей pop/off/art, становится ясно, что главные направления в искусстве Северной столицы — "Новая академия" и некрореализм, во-первых, не мода, а образ жизни, а во-вторых, могут встречаться в одном человеке. Рассказывает ВАЛЕНТИН ДЬЯКОНОВ.
Из поколения, к которому принадлежит Виталий Пушницкий, в Москве лучше всего знают Петра Белого, автора абстрактных инсталляций невероятной силы. Группа независимых друг от друга художников около сорока, в которую можно поместить еще Андрея Рудьева и Петра Швецова, представляет собой новую инкарнацию "искусства на болотах", фирменного питерского самоощущения, ярче всего проявившегося в ряженых "академиках" под предводительством Тимура Новикова и группе некрореалистов. От проникнутых постмодернистской иронией героев перестройки и первых лет демократии Пушницкого со товарищи отличают крайне серьезное отношение к искусству, любовь к его истории и искренне романтическая зачарованность смертью, упадком и руинами. Они не играют в Пуссена и Юбера Робера, но следуют их рецептам на современном материале.
От искусства Пушницкого остается редкое в наше время ощущение. Чувствуется, что он поставил перед собой трудновыполнимую, но благородную задачу. Пушницкий хочет быть художником без кавычек, не автором-персонажем и не концептуалистом, помещающим каждый жест в давнюю историю отказа и невозможности прямого высказывания, начатую "Фонтаном" Дюшана. Задача Пушницкого сложнее, чем кажется. Фигуративная живопись по старинным рецептам часто служит прибежищем для практиков китча в белоснежных тогах защитников традиции. Пушницкий обходится без ностальгии по временам гигантов кисти. Вот, например, серия "Менины", названная, естественно, в честь шедевра Веласкеса. Красивые черно-белые портреты юных дев, утопающих в темном фоне, сменяются кадрами семейной хроники и личного опыта. Дети-инвалиды, от которых отказались родители, лежат в большой кроватке — их вывели на прогулку. Это привет уродливой фигуре карлицы у Веласкеса и одновременно напоминание о силе живописи, способной указать на социальные и душевные язвы и состояние человечества, современное моралите своего рода. На превращенной в полотно фотографии из личного архива мать художника режет бинты на службе в армии во время Второй мировой. Картина называется "Пряхи", как другой шедевр Веласкеса: в матери и ее соратницах художник видит то ли парок, плетущих нить человеческой судьбы, то ли жертв изматывающего труда по спасению жизни в окружении смерти.
Смертью Пушницкий не то что заворожен — он видит ее везде. В серии "День рождения" художник фотографировал заброшенное детское кладбище в городе Нью-Мексико, на котором часто хоронили детей, проживших всего один день. Потусторонние дети блуждают, как души умерших, меж античных развалин на живописных работах из серии "Выход". "Падшие ангелы" — перевернутые в результате аварий автомобили. Несколько саркастическое чувство юмора проглядывает в выборе названия для картины с изображением витрины оружейного магазина — "Выбор приоритета". Живопись для Пушницкого всегда связана с прошлым, статичностью, тем, чего не вернуть. В своей лучшей, наверное, серии "Свет" он помещает черно-белые портреты детей и девушек в клетки, освещая их прикрепленными под разными углами лампами дневного света. Это напоминает старую английскую сказку о душах в клетках. Образы помещены в казематы, откуда нет выхода. Кстати, клаустрофобия для Пушницкого тоже важнейшая тема, и лучше всего он управляется с ней в скульптуре. Художник отливает в граните куски пенопласта из коробок от бытовой техники и дает получившимся макетам названия — "Храм", "Банк" или "Тюрьма". На вид, конечно, большой разницы между ними нет. Такой пессимизм можно не разделять, но последовательность художника вызывает глубокое уважение.