Грачева. Скажи мне, Варсегов, а что такое вообще для нас - литература? Может она что-то в жизни заменить, или только дополняет наши земные хождения? Был ли у тебя случай, когда именно литература тебя поддержала, или просто помогла?
Варсегов. Думаю, что литература, Грачева, есть продолжение Библии, ибо всякий писатель волей-неволей склоняет читателей к определенной вере. Следовательно, и ответственность у писателя куда выше, чем даже у главы государства.
У меня, конечно же, было множество случаев, когда литература помогала мне в жизни. Например, из хороших книжек я знаю, как надо вести себя в интеллигентном ли, в дамском ли обществе. Как выжить зимой в лесу, или завоевать сердце красавицы…
Грачева. И к какой вере склоняет тебя сказка Пушкина о попе и работнике его Балде? А про ответственность - согласна, хотя нельзя от писателя крыльев ангельских требовать. Вот сегодня стихи у нас автора одного, Антона. Классные! И склоняют, прямо скажем, не к вере, а к раздумьям... как бы выразиться... иногда фривольного характера. Но и это нужно - для интереса жизни, для хулиганства и оптимизма, для того, чтобы не погрязнуть в ханжестве. А классику, например, хорошо знать, чтобы понять юмор, пародию, ассоциацию. Вон у нас в сегодняшнем выпуске - "Котлету мне, котлету!". Сразу понятно — отсыл к Грибоедову, к финалу "Горе от ума" с требованием кареты.
А вообще, мне кажется, иногда литература просто напрямую помогает. Приглядишься к человеку - Коробочка, или Манилов, или даже Раскольников. Особенно много я Молчалиных встречала - в чистейшем виде - и всегда была с ними осторожна. А сами сюжеты книжек?!
Вот я какой тебе случай расскажу. Мы решили как-то на даче играть в Робинзона Крузо. У мальчика, Вадьки, родители уехали в город, а снимали они на лето маленькую времянку. Потому и играли мы там, что никого не было. Короче, взяли у хозяина сундук огромный, даже не сундук, а такую гигантскую продолговатую фанерную коробку старинную, кажется, "баул" называлась, и стали набивать барахлом, которое как будто на берег Робинзону вынесло.
Подчистили все во времянке по первое число, включая "сокровища" Вадькиной мамы из комодика, бинокль, зонтик, плащи, одежду всякую, инструменты, книжки. Ну, кучу всего, просто кучу. Еще у нас был геологический ящик моего папы из металла, так туда продовольствия насовали - хотя уже не только Вадькиного, а от всех понемногу. Все это добро на тачке перетащили в старую лодку, недалеко, у берега залива припрятанную. Там шалаш построили из тростника, до темноты кромешной возились. И решили, что до завтра никто не найдет наши припасы, это уж точно. Пусть там ночуют. Вадька у нас ужинал и спал. И что? Ночью загорелся курятник у них в саду у забора, а от него - времянка.
Пока пожарные приехали - ничего не осталось. Даже кран был перед хибаркой с раковиной на столбике деревянном - так и это обвалилось, столбик сгорел. Беда, конечно. И мы, главное, забыли про сундук-то! А потом притащили Вадькиным родителям. Так у них шок был. Мама его, помню, бегала по соседям и рассказывала, что "у детей наитие, дети почувствовали, сколько всего вынесли от огня, это провидение!" Какое там провидение - просто хорошо, что всем нам троим ребятам из разных семей про Робинзона книжки дали прочесть.
Варсегов. Веселенькая история! А чо курятник-то загорелся? Петух закурил? Или же вы играли в разжигание костерка из кремня? Вот чем и опасна литература, она как огонь, который можно и во благо использовать, и – курятник спалить по дурости. Сказка Пушкина о попе и Балде - из разряда дурной литературы, она склоняет невежд к вере в правоту пуси райт, например.
Ну да ладно, пора уж нам слово дать нашим авторам с их полезной и вредной литературой. А что там вредное, что полезное, пусть читатели разберут на форуме.
Грачева. К курятнику-то мы не приближались — куры, кажется, сами проклевали электропровод, владения их были отапливаемыми и освещаемыми.
А читатели, уж точно, разберутся. Разве что один рассказ может представить затруднения, поскольку он... не на русском языке! Но решили мы оставить его ради эксперимента, поскольку понять содержание, вроде, немудрено. Читаем, голосуем!
РАССКАЗЫ
П. П. Кибяков
Шел легкий снег.
Шел легкий снег. Во дворе школы стоял новенький мотоцикл "Урал".
- Валерий Николаевич вчера купил, - с задней парты прошептал голос Мишки.
- На перемене покатаемся, - задумчиво ответил я.
Валерий Николаевич - наш учитель физики. Но все почему-то считают, что он мой брат.
Просто когда после института он пришел работать к нам в школу, мы как-то сразу нашли общие интересы в области физики и высоких энергий мотоциклетного спорта, а если проще, то сегодня нас просто звали бы байкерами. За два года я перенял все его положительные черты. И отрицательные также, как сказала бы его жена Наташа. Она до сих пор считает что "Беломорканал" курить я у него научился, впрочем, как и одинаково с ними смеяться. Но кроме этого я ездил на всякие олимпиады по физике и мотоциклетному кроссу. Правда, разбил два школьных мотоцикла, но сам почти целый остался. На родительских собраниях за меня отвечал сам Валерий Николаевич, ну и меры воздействия были адекватные: никаких заездов одни пешие заходы.
- "Художник" твой альбом забрал, - как из далекой вселенной раздался голос Бардина. Глядя в окно, я задремал на уроке рисования.
За учительским столом сидел наш "Художник", листал мой альбом и тихо смеялся, вытирая слезы.
Сентиментальный человек, - подумал я.
В альбоме были дружеские шаржи на всех наших учителей на тему, взятую из серии "Эврика".
Пролистав альбом до последней страницы, он вдруг окаменел, глядя на меня, и сказал:
- Скажешь Валерию Николаевичу, что тебя приглашает директор.
Я знал, что директор школы в командировке и особенно не тревожился по этому вопросу. Меня больше беспокоило другое - как первым сесть за руль мотоцикла, стоящего во дворе.
Прозвенел звонок на перемену. Мы с Мишкой, как два болида формулы один, рванули к заветной цели. И тут произошла легкая неприятность, Мишка не вырулил на крутом вираже лестничной клетки и с заносом влетел в стеклянное окно пожарного шланга. Стекло разлетелось сначала на три больших куска, а потом, с грохотом на всю школу, упало на бетонную лестницу. Но мы с Мишкой уже этого не слышали и не видели. Мы уже сидели на Валерия Николаевича мотоцикле, и ни снег, ни ветер нас не беспокоил.
- Где они? - даже не называя наших фамилий, так как уже вся школа знала кто эти "они", войдя к нам в класс, спросила у Любви Ивановны исполняющая обязанности директора Евгения Антоновна.
Евгения Антоновна - секретный школьный псевдоним Пятитонка - очень крупная женщина с гипнотизирующим не мигающим взглядом удава.
Гром гремит,
Земля трясется,
Пятитоновна несётся.
Авторство неизвестного школьного поэта, с до сих пор не раскрытой сутью третьей строки. Если ее рассматривать в смысле перемещения в пространстве с огромной скоростью, то в реальности это было маловероятно, а если в смысле наоборот полной неподвижности, то также невозможно, так как человечество из яиц, как известно, не вылупляется.
- Уже седьмой круг завершают, - показав в окно, откуда доносился рев мотоцикла, ответила Любовь Ивановна.
Любовь Ивановна - школьный подпольный псевдоним Баба Люба - добрейшей души человек, вся кругленькая с голосом и манерами Фаины Раневской.
Когда школьники, узнав на улице Фаину Раневскую, окружили ее и стали дразнить Мулей, она пристально посмотрела на них и сказала: "Пионеры, идите в жопу!" Это примерная характеристика нашей "Бабы Любы".
- Бардин, бегом за ними! - генеральским голосом скомандовала Евгения Антоновна.
Бардин долго не мог нас с Мишкой остановить, так как мы в нем видели потенциального конкурента на место за рулем мотоцикла. Наконец, открылась дверь школы, и из нее вышел Валерий Николаевич. Это был, конечно, финиш. Я и Мишка, передвигая ногами, как узники Бухенвальда, направились на расправу к Евгении Антоновне. - Так, Медведев, чтобы родители были завтра со стеклом и инструментом, - коротко, как на капитанском мостике скомандовала она,
- А с тобой, молодой человек, разговор будет особый. Валерий Николаевич вы знаете, что ваш брат на уроках рисования порнографией занимается, вот полюбуйтесь, - и она раскрыла мой альбом для рисования на последней странице.
Валерий Николаевич долго смотрел на то, что было там изображено, и спокойно сказал:
- Это "Вечная весна" Родена, он, наверное, из альбома "Сокровища Эрмитажа" копию сделал.
- Ничего не знаю, может для вас это и весна, а для нас это порнография. Альбом пусть полежит у меня, там еще есть очень интересные произведения на всех нас.
Стекло, мы с Мишкой вставили сами. А альбом, как все бесценные произведения, наверное, хранится у кого-нибудь в частной коллекции.
***
Шел легкий снег. На территории автопарка "Свирского" полка стоял мотоцикл капитана Бреля.
- Из самой Германии он его привез, - перехватив мой завороженный взгляд, тихо сказал прапорщик Борец.
- Начальник, ты случаем не художник? - входя в дежурку, спросил меня капитан Брель,
- А что нужно нарисовать?
- Да буквы.
- Какие еще буквы?
- Да красные.
- А конкретнее?
- Конкретнее - в ленинской комнате к приезду командира полка должны быть слова Максима Горького: "Человек, вооруженный знаниями - непобедим!"
Алекс Веймар
Ленин — наш светоч
Эх, Россия широка ты, краю нет! Богатств твоих тыщу лет считай - не счесть!
Редкий ходок пройдет от одной стороны до другой, редкий шофер проедет, и редкий летчик долетит до бескрайних краев твоих. И не потому, что вширь и в длину ты вымахала, а потому, что дороги у нас матом крытые, а самолеты наши самые падающие самолеты в мире. Нет равных тебе во всем свете, ни по злату, ни по камням драгоценным, ни по миллиардерам, кои в мире самыми жадными и алчными слывут. Все продаем иноземцам-супостатам: нефть, газ, сталь, титан! Ничего себе не оставляем. Деньгами швейцарские банки набиваем так, что трещат по швам сейфы стальные, а двери гнуться под напором купюр. И, казалось бы, что от богатств таких люди российскиие словно сыры в масле купаются, а нет - "Хрен возьмешь с тарелки деньги - нарисованы они". Плевать на свой народ, лишь бы супостат заморский был сыт, обут и морда его лоснилась от жиров подкожных. А нам - нам на тыщи лет хватит энергии, и не потому, что нефти у нас и газа закрома нескончаемые, а потому что есть у нас Ленин - светоч нашей жизни.
Неиссякаемый источник дармовой энергии. Лежит себе сушеный старичок в гробу хрустальном, а к ногам его магнето прикручено. Как только народ наш многострадальный начинает вспоминать упыря этого недобрым словом, так он, словно турбина, словно ядерный реактор обороты набирает и жужжит себе в мавзолее, словно муха в спичечном коробке. Вот тогда ток прямым ходом по проводам в Кремль бежит под кремлевским забором, а оттуда уже по всей стране. Горит лампочка Ильича в кремлевском сортире - да и ладно. Так и крутится "светоч" в своем саркофаге, ток дает - ведь кого недобрым словом поминают, тот даже в гробу переворачивается. А чего впустую крутится, вот ученые наши и приделали к его ногам магнето. Недаром на его обслуживание в год миллион долларов выделяют.
В нашем городе его каждый по нескольку раз на дню вспоминает. Кто по улице Ленина едет - тот и вспоминает. В это время кремлевский генератор самый пик напряжения выдает. Кабы еще при жизни знала эта мумия, что грядет ему после кончины, утопился бы "светоч" еще тогда, когда на его ум идея февральского переворота пришла.
Вот сижу - чай пью, смотрю телевизор, а "светоч" в это время ток вырабатывает потому, что сосед мой тещу решил навестить, а она у него на улице Ленина как раз в самом конце живет. Сердце за него радуется. Ведь насколько страна богаче становится. Так будем мы вечно жить в "богатстве", пока память нам напоминает, что есть в нашей жизни истинный "светоч", который даже в загробном мире о своем народе думает и работает на благо Родины.
Николай Кравцов (Ростов-на-Дону)
Уникальный номер (из цикла "Безумные сказки")
Иван Пантелеевич Шушиков поступил в цирковое училище ещё до войны. Любил он цирк до умопомрачения с самого детства. Так получилось, что читать он не умел, а радио в избе у неграмотных и забитых родителей не работало. А тут – на тебе!
– как исполнилось Ваньке четыре года, остановилась совершенно неожиданно в селе цирковая труппа. Вообще-то труппа ещё накануне об их селе ничего не знала: следовали артисты из Воронежа в Саратов. Ехали, как водится, поездом, официально, по московской разнарядке. И быть бы им благополучно в Саратове, только директор цирка, отставной цыган Степан Бархатный, отвечавший за целостность документов, ещё в Воронеже погрузился в волны серьёзного запоя.
Перед отправлением поезда присел он на перроне выпить не то на посошок, не то за успех гастролей, и для удобства положил под зад портфельчик с документами. Через полчаса и поезд тронулся, и зад Степана вместе с ним в Саратов отправился, а вот портфельчик так и остался лежать на перроне – с паспортами артистов, командировочными бумагами и, само собой, с билетами. Что и обнаружилось, как только проводник заглянул в вагон для проверки.
Проводник, суровый мужик, старый партиец, к компромиссам не приученный, пропуская мимо ушей мольбы и отталкивая бедром навязчивого лилипута, пытавшегося задобрить его карточными фокусами, твёрдо решил высадить безбилетников и решение исполнил на первом же богом забытом полустанке. Ночью, под моросящим дождиком, добрели артисты худо-бедно до ближайшего населённого пункта, коим и оказалось Ванькино село. Председатель сельсовета кое-как разместил бедолаг на постой, обещал связаться утром с Москвой, а за хлопоты попросил показать колхозникам представление.
Ванька смотрел на выкрутасы циркачей, рот открыв от восторга! Вот, оказывается, какие штуки вытворять можно, ежели выучиться! И решил тогда Ванька, что обязательно, как подрастёт, в город поедет – на циркача учиться.
Вот и поступил – в конце тридцатых годов. Поначалу не клеилось ничего у Ваньки – колхозный быт прилепился и мешал творчеству. В селе-то он только и выучился, что зерно молотить и самогон кушать. Координации организму не хватало. С каната падал, булавы ронял, мимо батута пару раз промахивался. Хотел клоуном стать, да репризы какими-то прямолинейными выходили – ну, там, попу показать – куда не шло, а развёрнутый номер не придумывался. Педагоги и рады бы были Ваньку отчислить, да не смели – разнарядка была на выходцев из народа. Так и промаялись до последнего года. А там вопрос ребром поставили – или ты, друг ситный, к дипломному представлению номер хороший делаешь, или не видать тебе диплома! Делай, мол, что умеешь!
Задумался Ваня, и получалось, что ничему-то он в училище не выучился толком. С каким багажом поступил, с таким и заканчивал. И выбор у Вани невелик был: или на арене зерно молотить, или водку трескать. Первый вариант по некотором размышлении он отверг, как бесперспективный. А вот второй…
На дипломном представлении попросил Ваня объявить его как артиста оригинального жанра. Вышел на сцену с тремя ящиками беленькой, сделал для приличия пару коленец под музыку и на фоне оркестровых трелей все три ящика уговорил в три минуты. Публика и Ванькины педагоги аж ахнули! Аплодисментов-то было, аплодисментов! Только на бис не вызывали: ещё не хватало человека угробить! А Ванька кое-как откланялся, зигзагами ушел за кулисы, да там и заснул. Днём его растолкали, вручили диплом и направление на работу в тот самый воронежский цирк, что в своё время разбудил детское сердце.
И пошло-поехало! Каждый божий день артист Иван Шушиков выходил на арену в блестящих штанах, показывал номер, и крепко засыпал до полудня. В полдень он просыпался, похмелялся стаканом водочки, закусывал холодной сосиской и болел до вечера, а вечером снова публику радовал. Так и бежали дни – похожие друг на друга, что горошины в куче. Успех у Ивана громадный был, потому как номер оказался простому народу понятный. Об артисте Шушикове даже газета "Правда" статеечку выдала: мол, вот какие в советской стране есть талантливые самородки, что не зарываются и от корней ни-ни! Поклонниц было видимо-невидимо, но те молча страдали: не публичным человеком был знаменитый артист. А попробуй быть публичным, если всю жизнь ради народа пьёшь и болеешь!
Так что личная жизнь как-то не сложилась. Гастролей тоже уйма была по всему миру. Только и мира Иван Шушиков не повидал: пока других артистов на экскурсии возили, лежал он в номере, болел и сушняками мучался.
Однажды Ивана Пантелеевича растолкали рано утром и поведали, что пошёл ему уже седьмой десяток, и, мол, пора бы и честь знать. А ещё узнал Иван Пантелеевич, что он давно уж народный артист, и во всём мире известен – в любой цирковой энциклопедии о нём отдельная статья имеется. Вечером артисту выдали новые блестящие штаны, такие красивые, каких у него ещё никогда не было, водку принесли какую-то особенную, импортную, и сказали, что бенефис у него прощальный. Народу в цирке было – уйма! Мужик какой-то большой и седой, которого все называли "президентом", нацепил ему на грудь орден, долго тряс руку, говорил, что всегда восхищался, что и сам такие фокусы пробует, только, конечно, по-любительски, панимашь, и до него, замечательного Ивана
Пантелеевича никто не дорос. После номера долго хлопали, не отпускали. Иван Пантелеевич еле-еле на ногах держался, а овации всё не смолкали и не смолкали. Через неделю народного артиста Шушикова нашли мёртвым. Нашли по запаху в квартирке на северо-западе Москвы, в которой, он должно быть и сам не помнил, когда и как был прописан. О его смерти сообщили в начале всех выпусков новостей. Хоронили на Новодевичьем при большом скоплении народа. Сам Никита Михалков тёплую речь сказал и в усы заплакал.
А в Италии Ваньке памятник поставили…
Анатолий Александрович (Санкт-Петербург)
Дальтоник
Мороз крепчал. Все уже порядком замерзли, а проверяющего все не было. В строю потихоньку росло недовольство. Сколько можно держать на морозе людей ради никому не нужного смотра? Лишь один из всего строя ко всему относился с философским спокойствием. Ну чего зря суетиться, нервничать. Все равно смотр состоится, чтобы там не орали салаги. Прослужив в армии почти двадцать лет, дослужившись аж до звания капитана, Сироткин научился воспринимать все тяготы службы спокойно. Не зря же его рвение в службе командование оценило в звание капитана. Его однокашники уже давно майорами и подполковниками батальонами командовали, а он застрял на должности командира роты. И перспектив, судя по всему, уже не предвидится.
Здраво оценив обстановку, натянул поглубже шапку, засунул в карманы руки, привычно закрыл глаза и задремал, слегка покачиваясь в такт своим неведомым мыслям. Но весь его организм, натренированный бесславно прожитыми годами службы, готов по первой же команде встрепенуться и принять стойку смирно. Хоть он уже и старик, но так уж открыто плевать на выполнение команд ему не позволяла двадцатилетняя муштра. Вдруг его уши уловили какое-то движение в строю, и общий шум постепенно пошел на убыль. Он неохотно приоткрыл один глаз. Сфокусировался. Тяжело вздохнув, неохотно вытащил руки из карманов и открыл второй глаз.
Это появился проверяющий. Строй замер и над заледеневшим плацем пронеслось нестройно "Здравия желаем…". Началась процедура проверки формы одежды. Наконец очередь дошла до Сироткина.
Затертая от долгой носки шинель не произвела на проверяющего приятного впечатления. Сироткин внутренне усмехнулся: "Посмотрел бы он на мою тужурку, его кондратий хватил бы".
Полковник покачался на носочках сапог, начищенных до зеркального блеска, незаметно поежился от пронизывающего холода и негромко проговорил:
- Покажите-ка мне ваши носки.
Сироткин в недоумении уставился сонными глазами на проверяющего.
- Чего?
- Носки, говорю, покажите.
Сироткин неохотно слегка выставил правую ногу и чуть-чуть потянул за штанину, обнажая порядком замызганную голубизну кальсон. Кальсоны были заправлены в не очень свежие, нужно признаться, красные носки.
Проверяющий уставился на носки, и лицо его начало багроветь. Он покачался слегка, на мгновение задумался, выбирая подходящие для данного случая слова.
- Это что такое?
- Где?- недоуменно уставился на проверяющего Сироткин.
- Где, где, - с трудом подавив желание блеснуть соответствующей рифмой, сквозь стиснутые зубы почти прошипел, глядя в глаза Сироткину:
- На ногах у вас.
- Ботинки, товарищ полковник.
Полковник совсем уж побагровел.
- Я вижу, что вы не босой стоите. Что под ботинком, бестолочь?! - не сдержался полковник.
- Носки, конечно.
- Я вижу, что носки. А цвета они какого?
Сироткин, конечно же, знал какого они цвета, но надобно было как-то потянуть время, чтобы сориентироваться. Изобразив, что он внимательно рассмотрел сей предмет своего туалета, Сироткин не спеша выпрямился и, преданно глядя в глаза проверяющему, четко ответил:
- Зеленые, товарищ полковник.
- Как зеленые?! - опешил от такой поразительной наглости полковник.
- Обыкновенно, зеленые.
- Да я тебя…, да ты …, - возмущение от столь бесцеремонной наглости было так велико, что в лексиконе полковника и слов не нашлось, чтобы ответить этому наглецу.
Соседи по строю насторожились, и стали следить, чем закончится словесная дуэль. Однако, полковник, надо отдать ему должное, справился с волнением. Он глубоко вдохнул морозный воздух в прокуренные годами легкие. Кровь начала свое движение по сосудам от головы, высвобождая место для работы мозгов.
Полковник наклонился, чтобы получше еще раз рассмотреть носки. Может, ошибся. Да нет, носки, действительно, были красные. Выпрямился и, глядя на Сироткина сверху в его в меру разношенную шапку, ехидно спросил:
- А может быть все-таки не зеленые?
- Никак нет, зеленые, товарищ полковник.
- А ботинки, у вас, какого цвета?
Сироткин снова не спеша наклонился, внимательно рассматривая начищенные сапоги полковника, цвет своих-то ботинок он и так помнил. Не спеша выпрямился, снова преданно уставился на проверяющего
- Так, черные, товарищ полковник.
Полковник опешил и на всякий случай искоса посмотрел на ботинки Сироткина. Они были, как и положено, коричневые.
- Ну, а небо, какого цвета?
- Так голубого, товарищ полковник, - улыбаясь во весь рот, ответил Сироткин. Запрокинув голову, он посмотрел широко раскрытыми глазами на серое, затянутое облаками, зимнее небо.
Полковнику страстно вдруг захотелось покурить.
"Взять бы сейчас и расстрелять этого наглеца-коротышку, - вдруг возникла в его голове шальная мысль. - С каким наслаждением всадил бы в его безмозглую голову всю обойму!"
Но шальная эта мысль прошла. Полковник с тоской посмотрел на строй подобных Сироткину отморозков и молча перешел к очередному офицеру.
Игорь Кривов (Ленинск-Кузнецкий)
Боль
Посвящается всем тем, кто не может жить друг с другом и не может жить друг без друга.
Приближался вечер. По-летнему ярко-красочный, с десятками суетливо-радостных детских выкриков за окном. Возвращавшиеся с работы люди заметно спешили. Их лица сияли от предвкушения сытного ужина и прикосновений к мягким диванным выпуклостям.
Юлию эти домашние прелести нисколько не радовали, она с ужасом ожидала восьми часов вечера...
...Они были вместе уже не один год. Юлия привыкла к нему до такой степени, что почти не замечала. Сомнений в том, что они будут вместе до конца жизни, не возникало, и это ее устраивало. Но карты судьбы упали совсем иначе: его перестало удовлетворять положение одного из многих, и он попытался обратить на себя внимание. Поначалу ненавязчиво, затем все настойчивей и агрессивней. Дошло до того, что он стал причинять Юлии боль. Само это слово "боль" вряд ли даст представление о тех невыносимых страданиях, которые приходилось испытывать Юлии, когда он пытался оказывать знаки внимания.
С утра или в обед - самый разгар рабочего дня - все было нормально: она забывала про него, полностью погружаясь в решение текущих проблем, но наступал вечер, она приходила домой, садилась перед телевизором и со страхом смотрела на часы. Он как будто ждал 20-00. Юлия даже поверила бы, что он делал это специально, если бы...
он не был просто ЗУБОМ!!!
... Все последнее время он думал только о Юлии. Поначалу она его не замечала - он был одним из 32, и ни чем не выделялся среди остальных. И тогда зуб решил, что непременно нужно стать самым лучшим, нужно заставить ее думать только о себе. Это было нелегко, но у него получилось.
Юлия стала относиться к нему более чутко, больше, чем за всеми остальными ухаживала, все чаще и чаще любовалась на его зеркальное отражение. Иногда Юлия даже дотрагивалась до зуба своими нежными пальчиками. Днем он вел себя тише воды ниже травы: не отвлекал ее внимание, когда она занималась чем-то важным: он понимал - работа есть работа. Все это время зуб не мог дождаться вечера, но зато когда за окном начинало темнеть, и они оставались с Юлией наедине, его буквально разрывало на части от бесконечной нежности и любви. Это было его время!
Зуб был счастлив - она была занята только им: по долгу вглядывалась в его черты, разговаривала, прикладывала какие - то благовония. Он вырос в собственных глазах - все остальные были вне конкуренции. Что бы выделиться еще больше зуб даже слегка поменял свой цвет. Как он отныне думал, ничто не могло разлучить его с Юлией. Он был нужен ей, а она ему...
...Яркий свет ослепил зуб. Затем к нему стал приближаться какой-то странный блестящий предмет. В его очертаниях зуб сразу почувствовал угрозу. Что это был за предмет, он не знал, но какие-то смутные воспоминания из далекого детства не давали ему покоя. В этот момент хромированные щипцы с силой сдавили его тело. "Больно! Больно!" - закричал зуб...
Юлия вцепилась руками в подлокотники кресла так, что побелели костяшки суставов. Ее тело задрожало от напряжения, из глаз брызнули слезы, что-то хрустнуло - и вдруг боль, мучившая ее все последнее время, исчезла. Юля открыла глаза и сквозь слезы увидела его - зуб. Щипцы разжались, и зуб зазвенел в медицинской воронке.
..."Как пусто и холодно",- подумал зуб. "Где Юля?" - сразу пришло ему в голову - "Где все?" Ему стало жутко одиноко в кромешной темноте.
... Юлии все еще не верилось, что боли больше не будет, уже даже начала отходить десна, только радости почему-то не было. Всю дорогу домой она чувствовала пустоту между зубами - то место, на котором всего несколько минут назад был он. Юлия поняла, что навсегда рассталась с ним - мучителем, эгоистом, любимым, неповторимым...
... Зуб чувствовал, как жизнь угасает в нем. Он не испытывал ненависти к тому, кто их разлучил. Зуб непрерывно звал ее. Грустный, протяжный голос слабыми волнами разливался в ночной темноте стоматологического кабинета: "Юля! Ю-ю-ли-и-я-я!
Игорь Захаров (Черновцы, Украина)
Цветочный магазин
Как-то раз я зашел в цветочный магазин.
Мне нужен был красивый букет или особенный цветок. Такой, который бы запомнился любимому человеку навсегда, на всю жизнь.
Магазин стоял большой, нарядный и приветливый. Цветы выстроились стройными рядами, как первоклассники. В воздухе застыл насыщенный и неповторимый аромат всеобщей цветочной гаммы. Он дурманил рассудок и заставлял людей делать невероятные вещи. К счастью ли, к сожалению ли, но я очень плохо чувствую запахи, поэтому совершенно неожиданно для себя, я ощутил прилив объективности.
И вот что я увидел.
Покупатели, словно ухажеры или женихи, ходили вдоль рядов, в поисках чего-то "своего". А цветы? Когда человек проходил рядом с каким-нибудь цветком, тот замирал и стыдливо отводил свой взгляд в сторону, как будто человек был ему совершенно равнодушен и малоинтересен. Однако я видел их растительную сущность почти насквозь. Каждый в глубине своей пестиковой души безудержно желал, чтобы купили именно его. В крайнем случае он был готов на компромиссный букет. Но больше всего меня задело поведение роз. Эти розы были так уверены в своей исключительности! Ни одного мгновения они не сомневались, каким будет выбор большинства – купят именно их. Кажется, это были единственные цветы, которые делали шаг вперед, навстречу покупателю. Их шипы при этом едва заметно обнажались, как когти хищника. В следующем ряду какие-то желторотые цветы откровенно заигрывали с покупателями. А потом, я перестал видеть детали, потому что весь магазин – всё, смешалось и соединилось в пестрый цветочный компост.
Эта картина была настолько живой и реальной, что я замер в растерянности. Я даже хотел уйти из магазина, но неожиданно услышал чей-то тихий плач. Я оглянулся - и никого не увидел. Кажется, это плакал какой-то маленький мальчик. Несправедливость сдавила его со всех сторон. Он держался из последних сил, но обида и горечь были так сильны, что всхлипы и слезы все ж таки прорывались наружу. И вдруг я понял, кто плачет. Это был маленький невзрачный кактус. Он стоял на всеми забытой неприметной полочке – спиной ко всем, как обиженный на весь белый свет ребенок. И просто плакал. Он понимал, что никогда и никто в этом мире не купит его для того, чтобы сделать душевный подарок. Его участь – это подоконник какой-то квартиры, на каком-то этаже, какого-то (и совсем неважно какого) дома. А ведь он, мог быть очень верным! Как никакой другой цветок. Он даже готов был обходиться долгое время без самого дорогого – без воды, лишь бы только его любили и иногда замечали.
И тут я сделал что-то совершенно необъяснимое. Неожиданное. Для всех. И для себя в первую очередь. Ни секунды не задумываясь, я, купил именно этот цветок.
Равнодушный продавец взял деньги. Оскорбленные цветы отвернулись в сторону. Дверь магазина с недоумением скрипнула. А я вместе с пузатым кактусом, который все еще всхлипывал и не верил в свое счастье, пошел вперед – навстречу своему будущему…
Юрий Бахаев (Липецк)
Там в гнездах не птицы...
Я работаю тур-гидом в Приморском крае. Как-то приехали ко мне два итальянца.
Один - собирать жуков для коллекции, другой, его 20-летний сын, – "на отдых".
Повёл их в лес.
Вдруг молодой итальянец показывает на дерево:
– Вот из зет? (Что это?)
Ага, увидел "заломы" из веток на черёмухе Маака, в виде "гнезда", что
устраивают гималайский медведи. Сидят они в нём и уплетают ягоды.
Отвечаю как есть:
– Беар нест. (Гнездо медведя).
Ну, объяснил про ягоды и что медведь гималайский. Немного опаснее бурого.
– Беар нест... – повторял всю дорогу итальянский юноша.
Папа опасливо смотрел по сторонам.
И представил я, что расскажут итальянцы, вернувшись домой. В той далёкой стране водку пьют залпом, в сауне + 130, а в гнёздах вместо птиц живут...
Их кроткие соседи неодобрительно станут качать головами, потягивая кьянти.
Алена Барматова
Главный осеменитель
Когда я трудилась на Урале "рабочей лошадкой" телевидения – по-нашему, "репортерила" – служба загоняла меня в разные городки-спутники Екатеринбурга. А я новые города люблю. И чем они дальше, тем сильней моя к ним любовь. Ведь в рабочее время отлично спится, тем более на пассажирском сиденье легковушки. А за окном – поля! Домишки с речками! Коровы!
Ехала я однажды милыми сельскими дорогами на серьезное задание. В колхоз. На награждение передовиков сельского хозяйства. Сразу по приезду я, оператор и наш верный водитель окунулись в атмосферу 30-х годов прошлого века. Обстановка лихо напоминала кадры из фильма "Поднятая целина". Мне предстояло тихонечко сидеть в зрительном зале, запоминать "передовиков", потом – отслушать концерт, а после него – выцепить награжденных (и уже поддатых) победителей и заставить их членораздельно рассказать о своем труде.
Задача передо мной стояла почти невыполнимая: сделать ИНТЕРЕСНЫЙ сюжет. Атомные физики в касках, в гости к которым я заезжала накануне, показались мегавеселыми ребятами. Сидела я, значит, откровенно скучала, до тех пор, пока не наступило время работы, и сразу с десяток колхозников на удивление гордо не повставали со своих мест. Тогда-то на сцене и начались заминки. - Вызываю лучшую доярку! – с пафосом объявил ведущий. - Так нееееееееетуть ее! – зычному голосу сидящей где-то на задних рядах колхозницы я немного позавидовала. - А хде?! – от неожиданности ведущий выдал в себе одного из колхозников. - Дооооит! – отозвалась женщина. - Ладно…
Вызываю на сцену лучшего сеятеля! - Нетуть! – громыхнула всезнающая зрительница, - Сеет он! Ведущий пожал плечами и жалобно воззрился на первый ряд. Сидящий там замминистра сельского хозяйства буркнул: "Читай дальше". - Кхм, - ведущий послушно уткнулся в папку. – Лучший осеменитель! Зал еще не просек драматизм ситуации, а колхозница уже радостно выкрикнула: - Нееееееетуть! Фразу "Он осеменяет!!!" зал, рыдая, проорал хором.
Помидорного цвета ведущий закрыл лицо папкой, замминистра вытирал слезы платком. Казалось, ржать сильнее уже нереально. Но когда в зал влетел запыхавшийся виновник массовой истерии и с криками "Я! Я осеменитель! Успел?!" - вбежал на сцену, награждение пришлось досрочно прекратить. На сцену вытолкали хор доярок, под размеренные запевы которых зал распластался в блаженном ржаче. А я, чуть ли не укусив микрофон, дабы не поддаться всеобщему безумию, пробиралась между рядами, стараясь не упустить из виду Осеменителя – несомненно, главного героя моего будущего сюжета!
Ольга Дубойская
Вайна праз лёс маёй сям"i
Зiма 1942 года. Холад. Сцюжа. Мароз. Вечар. Здаецца, вось-вось нешта здарыцца… Грукат. Моцны грукат у дзверы. Засоўка на дзвярах пачынае дрыжаць. Прабабуля з замiраннем сэрца пытае:
- Хто гэта?
- Адчынiце, - чуецца у адказ.
На парозе стаяла маладая жанчына са скруткам у руках.
"Вось, вазьміце, - вамавіла яна i працягнула скрутак, - можаце суп зварыць". I знiкла. Знікла назаўсёды, растварылася ў зiмовай сцюжы, ваенным лiхалеццi, жыццi…
Як вы думаеце, што было ў скрутку? Ці здагадалiся вы, што прынесла гэтая маладая жанчына?
Гэта цяжка ўявіць. Там было… немаўлятка. Маленькая дзяўчынка, якая салодка спала. Прабабуля прытулiла немаўлятка да сябе, ёй было вельмi шкада гэтую дзяўчынку, якая нарадзiлася ў такi страшны ваенны час. Але ці вiнавата яна была? Ці прасiлася на свет? Гэты маленькі камочак быў не ў чым непавiнны.
Прабабуля пакінула дзяўчынку ў сябе. Так у маёй бабулі з"явiлася маленькая сястрычка. Яе назвалі Палiнай.
Iшла вайна. Гінулi людзi. Спальваліся вёскi. Адчуванне страху, смерцi… Боль… Нясцерпны, пякучы боль, якi пранiзвае душу, пакiдае ў ёй сляды, якiя не загiнаюцца. Вайна прайшлася па кожнаму людскому сэрцу…
Час ішоў, ваеннае лiхалецце скончылася, Палiнка расла...
Мая прабабуля вахавала адна дваіх дзетак. Цi лёгка ёй прыйшлося? Ці была яна ў лепшым матэрыяльным становiшчы, чым тая маладая жанчына? Канешне, не. Але ў яе была вялікая душа, чулае сэрца, пяшчотныя рукi. Яна верыла, што Гасподзь не пакіне яе з дзвюма маленькімi дзеткамi. Маёй прабабулі дапамагла вера i любоў да дзяцей.
Дзяўчынкi выраслi i сталi сёстрамi на ўсё жыццё. Яны дапамагалі адна адной у цяжкую хвiлiну, разам весялiлiся i разам сумавалi.
У маёй бабулі нарадзiлася дзве дачкi: мая мама Вольга i Алена – малодшая мамiна сястра.
У бабулі Палiны нарадзiлася два хлопчыка i дзве дзяучынкi.
Бабуля Паліна нiколі не бачыла сваю родную мацi . Прабабуля не ведала i нiколi не бачыла той жанчыны, якая аддала сваё немаўлятка. Хто была тая маладая жанчына, засталося загадкай на ўсё жыццё.
Светлана Соколова (Казань)
Мотивация
Не споткнуться бы. Не сказать лишнего. Не подумать ничего плохого. Не сказать лишнего. Не подумать ничего плохого. Не споткнуться бы…
Споткнулась. Сказала лишнего. Подумала обо всем так плохо, что хуже не бывает…
Распласталась. Наговорила такого, что уши у всех в трубочку свернулись. Если бы только плохо подумала…
Висела на волоске. Молчала. Ни о чем не могла думать.
Волосок не выдержал. Упала в пропасть. Кричи, не кричи – никто не поможет. Думала, что все…
Нет. Это еще не все.
Позвонила подруга. Сто лет не виделись. Нужно выглядеть. Она будет блистать, а я - мокрая курица? Из пропасти выползла. Сделала маску. Макияж . Прическа. Платье. Туфли. Кольцо и колье с брюликами. Посмотрела на себя в зеркале – красотка. Да черт с ней с этой пропастью!
В такси повторяла : "Не споткнусь. Не скажу лишнего. Не подумаю ничего плохого".
Подругу не узнала. Постарела, поглупела.
Вечером подвожу итоги: не споткнулась. Не сказала лишнего. Только подумала: "Да разве у меня проблемы?
Вадим Гранитов (Пермь)
Ла шато ми кантаре...
В 96-м году мы с товарищем поехали в творческую командировку в Италию.
Май, туристов еще нет, мы живем в одном небольшом городке. В отеле, стоящем на берегу Тирренского моря, нам БЕСПЛАТНО каждый вечер выставляют трехлитровый графин вина, недорогого, но вполне приличного. Музыка, море, молодость, спагетти, сыр, беззаботность. Несколько дней мы пьем, гуляем, смеемся, не бреемся и постепенно теряем облик:)
В один из дней идем в центр города и случайно забредаем в оружейный магазинчик (тогда еще таких у нас не было). Я, как бывший офицер, с волнением вижу обилие стволов, ножей и решаю купить себе газовый пистолет. Желание совпадает с возможностями. Мой, мрачный с утра и небритый товарищ стоит рядом и наблюдает.
Мой английский - несносен. Продавцы в магазине (судя по всему, мать и сын) говорят на английском еще хуже меня. Детали понимаем, как потом оказывается, несколько превратно. Помогаем себе жестами и мимикой.
Итак, предварительно, с некой торжественностью, словно конферансье на сцене, предупредив, что мы из России, я непринужденно заявляю, что хочу купить пистолет. Прошу показать мне его. Сеньор и сеньора, настороженно переглядываются между собой и, не сводя с нас подозрительных и пристальных взглядов, кивают головами. Даже пытаются улыбнуться. Что-то эмоционально говорят. Видимо, хвалят мой выбор.
Я, словно покупатель нелегальной партии оружия, делегированный злодеем-боссом из джунглей Колумбии, с удовольствием поигрывая пистолетом в своей руке, непринужденно спрашиваю: "Телл ми плиз… айд лайк ту ноу эбаут шут-пауер оф зис ган…" Наверное, подобные вопросы, задает человек, ежемесячно покупающий пистолеты и боеприпасы оптом. Но меня, как офицера, интересует огневая мощь. Итальянцы напряженно смотрят на меня, тревожно задумываются, вновь переглядываются и нервно пожимают плечами.
Жестикулируя, как настоящий сицилиец, продолжаю: "Кен ай килл… э литл дог фром зис ган?… фо экзампл". Нервно сжав губы, они пытаются перевести сказанное, но, увы, такие инженерно-лингвистические тонкости им не по зубам. Тогда я руками показываю нечто небольшое на полу. Тихонько гавкаю и как герой вестерна, слегка присев на одно колено, "стреляю" в воображаемую собаку... Бабах! Бабах! Потом закрываю глаза, начинаю скулить, показывая, что, дескать, псина ранена и покидает это бренный мир...
Сеньор и сеньора искренне удивлены таким неожиданно-бурным развитием сделки и моим рвущимся наружу актёрским даром. Их глаза становятся похожими на иллюминаторы круизного судна – большие, блестящие и идеально круглые. На лицах - явное замешательство и уже нескрываемая настороженность. Переведя дыхание, работники итальянской торговли что-то тихонько бормочут, через слово упоминают "маму мию", громко хлопают себя руками по карманам. При этом, настойчиво, словно назойливые цыгане на Казанском вокзале, обступают меня и пытаются вынуть пистолет из моих рук.
Тогда я, подбирая последние слова, уточняю: "уэл.. бат ай мин май проблем он москоу... андестенд? Москоу, полис, лайсин, ми энд зе ган фром ёр шоп...". Синьора понимает буквально: у меня проблемы с полицией в Москве. И потому я беру у нее пушку, чтобы их решить. Судя по моей настойчивости и внешнему виду — проблемы немаленькие. Сощурив глаза, она резко и громко говорит: "Но!" и выразительно показывает мне на дверь. Понимая, что моё желание стать обладателем пистолета не сбудется, я кладу ствол на прилавок, зачем-то поднимаю руки вверх, и, чтобы не искать приключений, решаю покинуть магазин.
Мой товарищ подходит к прилавку и тихонько спрашивает: "Сеньора, искьюзми... как это сказать-то… ай нид... э... э кастет...".
Сеньора удивленно и весьма сдержано говорит: "Донт андестенд...". Тогда товарищ берет с прилавка авторучку и нетвердой рукой старательно рисует ей на бумажке кастет! Увидев эскиз, мать и сын в ужасе кричат что-то и настойчиво показывают на дверь и телефон. Мы все понимаем и быстро дерем оттуда.
Прям не знаю, и чего это к русским в Европе такое странное отношение? Ну подумаешь, решили два бандита оружием запастись... А у них у самих что, не бывает "гангстерито"?
СТИХИ
Александр Семченко (Хоуп-Айленд, Австралия)
Противостояние
Февраль. Достать чернил и плакать!
Б.Пастернак
Я видел смерть, но здравицы кричали,
Слепил глаза дежурный фейерверк,
Бледнел закат - третируя скрижали,
На трон всходил какой-то важный клерк.
Я видел жизнь. На звёздном постаменте
Стоял Поэт - поверенный Земли,
Три слова были выжжены на ленте,
И вечностью дышали феврали.
Антон Маргамов
*** Ты говорила мне: "Без рук" Ну как же так, ведь ты мой друг? Я отвечал: "Ага... ага...", - не прекращая ни фига.
***
Она такая гадина! Но выпуклость... Но впадина...
***
Одевалась поспешно мадам, повторяя застенчиво: "Никогда я вам больше не дам, я приличная женщина..."
***
Я ожидал от вас экстаза, дарил вам розы и стихи, а вы, беспечная зараза, переводили все в хи-хи.
***
Я снимал с вас одежду, оголяя вам тело, вы вселяли надежду на удачное дело.
***
Я приставал... И было ясно, что ты давно, на все согласна.
***
Вы отдавались неумело, но как всегда - для пользы тела.
Утреннее
Белое тело, крупные груди... Кто ты, родная? Где же я, люди?
***
Бывает искренне противно, Что в мире все так релятивно.
***
Чужие истины - пусты, И неприемлемы идеи, Когда у каждой Иудеи. Свои Пилаты и кресты.
***
Мы часто просим провидение, "переписать произведение". Но получаем эпитафию: "Не беспокоить типографию!"
***
У истины - на все свои критерии. Особенно у высшей бухгалтерии.
***
Философ прав. Сиди и плачь. Познал себя? Себе палач!
***
Всегда, везде, в любой борьбе. Не познается вещь в себе. Так Кант решил - на позитиве, на грезах об императиве.
***
Познание - владычица скорбей, Идея - порожденье заблужденья. А истина - смешение идей, С познанием, в одно произведенье.
***
От индульгенции до индульгенции, Грустно шагается интеллигенции.
***
Как ни прискорбно, даже гнид. Господь лелеет и хранит.
***
К чему свобода, ясность, понимание Где лбы крепки, а печень в состоянии?
***
По щучьему велению извне, Творится все в загадочной стране.
***
Бывает, очень трудно превозмочь. Извечное желание - помочь.
***
Все наши достижения и меры, По сути, не зависят от размера.
***
да где же взять такую мне квитанцию? на истину, в последнюю инстанцию.
***
Сойти с ума немудрено. Когда в задачке "ум" - дано.
***
В наш век, когда так модно знать, О всех градациях вульгарности Искусство жрать и потреблять - Доведено до элитарности.
***
Для ума становится веригами, Мудрость – созидаемая книгами.
***
Колодец бездонный - познать, не дано, Убьется познавший о личное дно.
***
Мечта - субстанция пустая, и в середине и по краю. Как акциденция мечты - лишь отраженье пустоты.
***
Гляжу кино, читаю книги... Чужие роли и масштабы. Член "холостяцкой", высшей лиги. И джентльмен - лишенный бабы.
Мои унылые вериги... Кто остановит мне конягу? Избу потушит? Фильмы? Книги? Какая боль, какая шняга!
Как трудно жить анахоретом! Не помню... как у Губермана? Чего-то он держал, при этом, По ветру... вынув из кармана!
А я - страдаю очень гордо! Голодный, грустный и небритый... Худеет все, и даже морда! Сюжет - затертый и избитый!
Какой пасаж, какая драма... Какая нота для поэта... жену...жену...да сына ж мама, Кричу...Котлету мне...КОТЛЕТУ!!!
Какая скучная "дорожка"... Играет, сцукО, в ля миноре... Как в песне, двое: я и кошка. И... яйца...вспухшие от горя...
***
Бедность - не порок, Неопороченно, Шамкая беззубым старым ртом, Дед сидит в квартире обесточенной, Роясь в холодильнике пустом.
Дед сидит, в квартире обезвоженной... И кряхтит седины теребя! Клали мы на все ваши положено... Ходим мы! Еще не под себя!
***
Я бередил свое сознание, Понять пытаясь мироздание. И до того добередился, Что чуть умом не повредился.
***
Мне на национальность все равно, Если человек, а не г... о!
***
Что в имени тебе моем, Когда рассталась ты с бельем?..
***
В каждом, кто влюбился в чье-то тело, Тут же просыпается Отелло...
***
У Муму в судьбе одно: Как не гавкай - все на дно, Сколь веревочка не вейся, А другого не дано!
ДЛЯ САМЫХ МЛАДШИХ ПИФовцев
Янина Миллиз (Англия)
Три пингвина
Сидели три пингвина
У проруби большой.
У каждого пингвина
По удочке с собой.
И все они хотели,
И все они мечтали,
Поймать такую рыбку,
Чтобы про них сказали:
"Вот это да, смотрите!
Не рыба, а медведь!"
И все бы приходили
На рыбу посмотреть.
Но рыбка не ловилась,
Зато уже в обед
Поймали три пингвина
Большой велосипед.
Почистили, покрасили
И санки привязали,
И маленьких пингвинов
Весь день на них катали.
Трое маленьких котят
Трое маленьких котят
Слушать маму не хотят,
Так и бегают по лужам,
Брызги в стороны летят.
Трое маленьких котят
Простудились и лежат,
И чихают в колыбельках,
Только усики дрожат!
Жучок на лодочке
На лодочке бумажной
Плывет жучок отважный.
Куда – совсем неважно,
Вот так – куда-нибудь.
Кому какое дело?
Он маленький, но смелый!
И речка песню пела,
Звала с собою в путь.
И сам он напевает,
Пока волна качает,
Пока волна играет
С бумажным кораблем.
Плывет жучок отважный,
Ему совсем не страшно.
Он капитаном важным
Вернется в отчий дом.
Лягушка на камыше
Сидит лягушка на камыше,
Качается взад-вперед.
На небе звезды зажглись уже.
"Ква-ква!" - лягушка поет.
Камыш листочками шелестит,
И хоть клонит лягушку ко сну...
Весна! На болоте никто не спит,
Все любуются на Луну.
Вот цапля целый рыбий букет
Кому-то важно несет.
А жаба поймала двух мух на обед
И в коробочку их кладет.
Старается, бантик вяжет на ней,
И, с кувшинкою в лапке другой,
Жаба вместе с подарком – скорей-скорей –
Торопится в домик свой.
А старый, важный, огромный сом
Другую кувшинку - хвать!
За стебелек ухватился ртом,
Старается оторвать.
А филин, вместо того чтоб летать,
Пугать нахальных мышей,
На лугу незабудки начал искать
Для хозяйки-совы своей.
Сидит лягушка на камыше,
Качается взад-вперед,
А рядом хихикает стайка мышей -
Как филин цветочки рвёт!
Улитка и стрекоза
По листику улитка
Ползет неторопливо,
А над улиткой стрекоза,
Смеясь, порхает живо.
Она кружит, как вертолет,
На солнышке сверкая.
Улитка ж продолжает путь,
Её не замечая.
"Эгей! – смеется стрекоза,
- Куда бежишь? Постой-ка!"
Ползет улитка по листу,
Не огорчась нисколько.
А стрекоза и так, и сяк,
Вверх, вниз, наискосок...
И вдруг (как видно, увлеклась)
И – головой в пенек.
Лежит в траве, едва дыша,
И видит, хоть нечетко
– Ползет улитка по листу
Задумчиво и кротко.
Мыши на шарике
На воздушном шарике
Выше, выше, выше!
Полетели маленькие.
Полевые мыши.
Смотрят из корзиночки
Испуганно и весело.
Гладит ветер спиночки,
Напевая песенку.
Пытается комарик
В корзинку заглянуть,
Но выше, выше шарик
Свой продолжает путь.
Сороки и вороны
Смотрели на мышей,
А шар летел зеленый
Все выше и быстрей.
А вечером мышата,
Спустившись к камышам,
И, шар надежно спрятав,
Помчались по домам.
И пили чай с вареньем,
И ведали друзьям
О чудо-приключении
– Полете к облакам.
АФОРИЗМЫ
Владимир Бирюченко (Харьков)
У самых преданных собак самые грустные глаза.
* * *
Выйдя из состояния невидимости, человек-невидимка вдруг обнаружил, что его никто не хочет видеть.
* * *
Стремясь из тьмы на свет, не забывай, что там в тебя будет легче прицелиться.
* * *
Знаете ли вы, что вампиры никогда не вышивают крестиком?
* * *
Если вовремя не разбить грезы, они могут позже разбить сердце.
* * *
Слышать Всевышнего – полезнее, не слышать – выгоднее.
* * *
У самого мелкого медяка есть особое свойство: его невозможно поделить между Богом и кесарем.
* * *
Благодаря чувству ностальгии, мы имеем науку историю.
* * *
Некий гордец горячо молил Господа, чтобы тот поставил его над всеми и чтобы вид его внушал страх. Услышал Господь и сделал его пугалом на огороде.
* * *
Знаете ли вы, что в по-настоящему счастливой семье в шкафу прячутся скелеты обоих полов?
* * *
Насколько жизнь мужчин была бы приятнее и экономичнее, если бы женщины стеснялись не раздеваться, а одеваться!
Напоминаем условия литературного конкурса:
Принимаются произведения размером не более 5 000 знаков включая пробелы. Особо приветствуются сатира и юмор как в прозе, так и в стихах, миниатюрах, афоризмах. Годятся и эссе, и оригинальные истории из жизни. Можно с фотоиллюстрациями. Обязательно - с фото или шаржем автора.
Гонорар – слава на сайте КП — одном из популярнейших сайтов мира.
По итогам полугодия и года лучшие (ПАФ — победители авторского форума) получат награды.
Ведущие рубрики имеют право на сокращения и редактирование. Оформляя свои произведения для отправки, пишите над каждой из работ последовательно:
"ПИФ. Для публикации". Несколько слов о себе.
Имя (или псевдоним) автора.
Город (страна) проживания.
Заголовок.
Текст (в Word, Standard, безо всяких украшательств, выделения шрифтом и центровки,
подряд).
Отдельно, приложением (а не ссылкой на сайты!) - фото автора или шарж, названный именем (или псевдонимом) автора.
В названии электронного письма указывайте ПИФ (или PIF). Отправляйте сразу на оба адреса: vars@kp.ru , grat@kp.ru