Единый государственный экзамен похож на демократию: все его ругают, но ничего лучшего предложить пока никто не может.
В этом году начало выпускных экзаменов в российских школах совпало со сменой правительства. Ушел критикуемый всеми министр образования и науки Андрей Фурсенко, на смену ему пришел ректор МИСиСа Дмитрий Ливанов. И едва ли не первое, что заявил новый министр: Единый государственный экзамен останется.
Пожалуй, ни одно из нововведений последних лет не вызывало таких ожесточенных споров, как ЕГЭ. Для некоторых оппозиционных партий отмена Единого экзамена является программным требованием, неприятие ЕГЭ объединило коммунистов и либералов, учителей и родителей... Но ЕГЭ не отменяют. Почему? "Профиль" обратился к вице-президенту Российской академии образования Виктору Болотову, которого часто называют идеологом ЕГЭ, с просьбой оценить последствия введения ЕГЭ в России и ответить на вопрос: все ли было сделано правильно?
ПРОФИЛЬ: Виктор Александрович, зачем вводили ЕГЭ?
Болотов: Вы помните конец 90-х годов? Министерство образования ругали за вакханалию, которая творилась вокруг поступления в вузы. Выступая на парламентских слушаниях, известный общественный деятель Евгений Бунимович (ныне — уполномоченный по правам ребенка в Москве. — "Профиль") говорил, обращаясь к ректорам МГУ, РУДН: "Я преподаю в школе математику, но мои ребята, чтобы поступить, вынуждены посещать ваши подготовительные курсы. У нас что, в стране — разная математика? Почему я не могу готовить к той математике, которая вам нужна?" Многие институты даже в своих рекламных буклетах специально указывали: "Кто к нам ходил на подготовительные курсы — обязательно поступит". То есть ребенок из Сибири или с Дальнего Востока, по сути, был лишен возможности попасть в московские вузы — если, конечно, у родителей не было нужных связей. Старый анекдот, когда на экзамене по истории "своего" абитуриента спрашивают, сколько человек погибло во время Второй мировой, а другого просят перечислить погибших поименно. Была и другая причина: снизилось доверие к школьным оценкам. Стало стремительно расти число "золотых" медалистов. Медаль в то время давала бонусы при поступлении. Ректоры присылали к нам в Министерство образования заявления так называемых круглых отличников. В слове "прошу" — четыре ошибки. Сейчас любят повторять, что нам все навязал Всемирный банк и враги России. Ничего подобного. Ситуация назрела. В обществе росло недовольство. Идея, что пора навести порядок, устраивала в то время всех — и правых, и левых. Возражали разве что те, кто делал бизнес на выпускниках и абитуриентах.
ПРОФИЛЬ: Но почему в качестве новой формы экзаменов выбрали именно тесты?
Болотов: После того как поняли, что необходимо действовать, начали анализировать, как проблема решается в других странах. Смотрели опыт США, Великобритании, Китая. И стало понятно, что, если мы хотим сделать независимую модель и убрать человеческий фактор — кроме тестов, вариантов нет. На сегодняшний момент это единственная возможность минимизировать сюжет "фейс ту фейс, карман в карман". И другого пока никто не придумал. Исключением являются Франция и еще несколько небольших стран. Там итоговая аттестация в школах проводится независимыми экспертами, которые назначаются в столицах. А теперь представьте Россию. Во-первых — огромные территории. Во-вторых — похожая модель есть в наших вузах. Подобным образом там формируются комиссии для защиты дипломов. И что, диплом провинциального вуза эквивалентен московскому? То есть экспертов в качестве альтернативы мы бы не вытянули — слишком трудоемко и ненадежно.
ПРОФИЛЬ: Однако ваши оппоненты утверждают, что в Европе уже давно поняли бесперспективность тестирования.
Болотов: Тем не менее нет ни одной страны, которая вначале внедрила бы национальное тестирование, а затем отменила. Все страны постоянно работают над совершенствованием своих аттестационных экзаменов. Нет страны, которая бы сказала: "Мы сделали это идеально и трогать больше не будем". Вводятся разные модели.
ПРОФИЛЬ: Но кому нужна угадайка?
Болотов: ЕГЭ — это не только угадайка. Например, в тех же США есть тесты и с выбором ответов, и с открытыми заданиями. Это нормальный ход. И в России это постепенно вводится. Почему-то многие думают, что тесты — исключительно вопросы с выбором ответов. Посмотрите задания третьей части ("C") — это вполне обычные примеры, которые решали и в советской школе.
ПРОФИЛЬ: Но там же есть далеко не все.
Болотов: Но и не все удалось воплотить в жизнь. Я сожалею, что мы не включили в ЕГЭ практические задания по физике, химии, хотя определенный задел был. Как следствие — у школ сейчас резко стало уменьшаться внимание к практическим работам. Это, пожалуй, одна из самых серьезных ошибок, которую нужно исправлять.
ПРОФИЛЬ: Родители жалуются, что Единый экзамен перекроил всю систему образования. Учителя сегодня не учат, а натаскивают.
Болотов: Задолго до всякого ЕГЭ в наших школах были тестовые самостоятельные работы. Я сам, будучи школьником, выполнял такую. Учительница проводила тест, накладывала трафарет и за 5—10 минут проверяла контрольную у всего класса. А потом говорила: это ты понял хорошо, а здесь нужно позаниматься. Многие вузы еще в советские времена переходили на вступительные письменные экзамены в форме тестов. Разыщите в библиотеке старые советские учебники и посмотрите, какие задания в них давались в конце каждого параграфа. Спрашивали, что было написано в четвертом абзаце третьей страницы. Я, конечно, утрирую. Но большинство заданий было связано с проверкой памяти. Однако хорошо известно, что, если мы хотим проверить знание фактов, дат, литературных произведений, умение писать без ошибок, тесты работают лучше всего.
ПРОФИЛЬ: Однако учителя литературы фиксируют, что школьники разучились думать и совсем ничего не читают.
Болотов: Ага, и в этом ЕГЭ виноват? Как бы не так! Проблема в другом — Интернет, клиповое мышление. Беллетристика, прекрасное письмо, превратилось в интернетику.
ПРОФИЛЬ: А что говорят объективные исследования — сильно изменилось качество российского образования за последние десять лет?
Болотов: В начальной школе позитивная динамика. Наши дети, по международным исследованиям, находятся в лидирующей тройке мира. Во многом это связано с тем, что мы перешли на четырехлетнее обучение. Ребята лучше усваивают материал. Семьи стали больше возиться с младшеклассниками. В 90-х годах родителям просто некогда было, они высунув язык зарабатывали на жизнь. Более или менее стабильно идем по математике и естественным наукам в основной школе. А вот что касается использования школьных знаний в жизни 15-летними подростками — здесь мы отстаем. Но сказать, что мы "просели" по старшеклассникам именно в последние годы, — неправильно. К этому мы шли планомерно. Стыдно и невозможно слушать разговоры про прелести советского образования и рушащиеся традиции. В нашем лучшем в мире классическом образовании все изучали английский, немецкий, французский или еще какой-то язык. Зубрили как минимум шесть лет в школе, а потом еще пять в вузе. И что? Сколько россиян говорят на иностранном? Вспомним по-честному: разве учебник Колмогорова по математике, о котором с ностальгией любят вспоминать некоторые, понимали все дети в школе? Тридцать процентов. Сколько у нас детишек обоих полов не знали физику, химию, математику? Им просто из жалости ставили оценки.
ПРОФИЛЬ: Комитет Совета Федерации по науке и образованию разработал ряд предложений по модернизации ЕГЭ. Среди них — замена тестирования по литературе, истории и обществознанию на традиционный экзамен. Насколько оправданы такие новации?
Болотов: Для чего? Чтобы поставить оценку в аттестат? По всем предметам, кроме русского и математики, если ребенок не выбирает ЕГЭ, ставится традиционная оценка. Для поступления в вузы? То есть теперь все вузы по истории и обществознанию будут делать свои предметные комиссии? И, как в старые добрые времена, абитуриентам придется ехать, чтобы лично на месте сдавать экзамен?
ПРОФИЛЬ: Вузы могли бы учитывать школьную оценку.
Болотов: Ну да... У нас в советские времена был опыт, когда при приеме в вуз учитывался средний балл аттестата. За три года он вырос на единицу. То есть вузы школьную оценку воспринимать не будут. Они и ЕГЭ-то с трудом переносят. Поэтому я не очень понимаю, что имели в виду сенаторы, предлагая переход на традиционную форму. Спросите вузы или абитуриентов, пойдут они на это или нет. Поднимется волна недовольства. Что же касается предложения по независимой конфликтной комиссии — это заслуживает обсуждения. Проблема апелляции, пожалуй, самая коррупциогенная. Там осталась лазейка для блата — пришел школьник и говорит: у меня часть "C" неправильно оценили. И "добрые" дяди и тети ему "помогают". И иногда не только из добрых побуждений. Либо ЕГЭ прошел, ребенок приносит справку, что болел (мы знаем, как иногда получают такие справки), и идет на сдачу в резервный день, где во многих случаях гораздо менее жесткий контроль. Поймите, ЕГЭ — экзамен с высокими ставками. И во всех странах мира (где больше, где меньше) на таких экзаменах вскрываются нарушения. Ни одна страна — ни тоталитарная, ни демократическая — так и не победила преступность. Вопрос в другом: где больше махинаций? Все эксперты утверждают, что в форме ЕГЭ гораздо труднее химичить. Очень важно, что нарушения при проведении ЕГЭ оперативно фиксируются и в тот же час становятся публичными. Они попадают в прессу и начинают обсуждаться на всех уровнях. А вспомните, сколько до введения ЕГЭ у нас было случаев, когда в вузы поступали по блату или за выпускников переписывали контрольные. Ну и кто про это знал?
ПРОФИЛЬ: А толку, что это становится гласным? В прошлом году много говорилось о фальшивых выпускниках и "мертвых душах". Но никаких реальных последствий это не имело. Абитуриенты, которых практически поймали за руку, преспокойно учатся в вузах. Преподаватели, уличенные в мошенничестве, до сих пор работают.
Болотов: Это недоработка федеральных органов. Поскольку нужно, конечно же, из этого делать громкие акции — что мошенники наказаны так-то и так-то.
ПРОФИЛЬ: Почему же эти истории спустили на тормозах?
Болотов: Вопрос не ко мне. Не знаю.
ПРОФИЛЬ: В этом сезоне Рособрнадзор ввел новшества: увеличат число общественных наблюдателей, а школьников, уличенных в списывании, лишат права пересдачи. Как по вашим прогнозам, скандалов станет меньше?
Болотов: Мера правильная. Но не думаю, что это кардинально изменит ситуацию и повлияет на интернет-списывания или на попытки нечистоплотных преподавателей помочь "правильным" детям. Я ни в коем случае не против общественных наблюдателей. Наоборот, говорил и буду говорить, что без них мы не вытащим проблему доверия к проведению ЕГЭ. Но надо еще и технические моменты не упускать. Федерация, переложив на субъектов ответственность за безопасность проведения Единого экзамена, поторопилась. Оборудование пунктов проведения Единого экзамена так называемыми глушилками, камерами видеонаблюдения, металлоискателями должно быть федеральной заботой хотя бы какое-то время. Дабы не было места сговору. И другой нюанс — я считаю, что министр образования Андрей Фурсенко сделал серьезную ошибку, повысившую негативные тенденции. Когда шел эксперимент, действовало правило "плюс один". Некоторые дети сдавали перечеркнутые экзаменационные листы с надписью: "Ничего не знаю". Получали за ЕГЭ ноль баллов. Но если в школе ребенок занимался удовлетворительно, в свидетельстве об окончании ему выводили тройку. Сейчас это убрали. Двоечник по ЕГЭ останется без аттестата. А ведь есть дети, страдающие дислексией: в двух словах двадцать ошибок. Или категорически неспособные к математике, но с хорошей головой. И их лишать аттестата?
ПРОФИЛЬ: То есть это толкает сердобольных учителей на "добрые" поступки?
Болотов: Конечно. И еще есть моменты. Принята масса управленческих решений, которые усиливают желание подправить результаты. Способствует этому и нависшая угроза отмены аккредитаций школ по итогам ЕГЭ. В указе президента от 7 мая есть поручение оценить эффективность деятельности образовательных учреждений. И на основании этого принять решение по оптимизации структуры, присоединению слабых к сильным и т.д. Если мониторинг будет сводиться исключительно к ЕГЭ и государственной итоговой аттестации, мы получим очень много административной суеты, но мало повлияем на ситуацию. Нужно разрабатывать альтернативные мониторинги, оценивать прогресс ученика за время обучения. На Западе это называется "прибавленная стоимость". То, что одна школа хорошо сдает ЕГЭ, а другая — плохо, еще ни о чем не говорит. Не секрет, что социальный статус семьи оказывает большое влияние на развитие ребенка. Допустим, в элитной школе собраны "сливки", которые писали тесты на 90 баллов в начале года и в конце получили те же самые результаты. Так, может, директора этой школы надо гнать? Ведь его учителя ничего не добавили к тому, что дети и так имели.
ПРОФИЛЬ: Вузовское сообщество до сих пор не смирилось с тем, что ЕГЭ сейчас — основной критерий для поступления в высшие учебные заведения. Предлагается "дополнить" тесты другими составляющими — портфолио, средними баллами за все время обучения. Есть ли в этом необходимость?
Болотов: Я поддерживаю идею, что вузы должны принимать не только по результатам ЕГЭ, но и брать во внимание другие факторы. Это было всегда. В советские времена призеры всероссийских олимпиад у нас поступали без экзаменов. Но проблема нашего портфолио — это то, что в нашем обществе отсутствует понятие "репутационный риск". В свое время при приеме на журфак важным моментом считалось наличие статей в прессе. Это давало бонусы при поступлении. Тут же среди журналистов появился бизнес по написанию заметок для абитуриентов. В свое время с ректорами медвузов мы обсуждали, какую информацию они могли бы учитывать при поступлении. Один говорит: вот на Западе, если человек приносит справку, что он работал в больнице волонтером, это считается плюсом. Другие ему отвечают: "Так завтра все принесут справки, что с пеленок трудились не покладая рук". Поэтому проблему портфолио и введения других бонусов при зачислении в вузы надо обсуждать всем миром.
МНЕНИЕ
Александр Абрамов, член-корр. Российской академии образования
Я чудом оказался на комиссии помощника президента Аркадия Дворковича, где докладывали о последних мерах по "усилению" ЕГЭ-2012. Заслушав все доклады, Дворкович с присущим ему чувством юмора констатировал: "Будем надеяться, что в этом году у нас все пройдет лучше". В зале раздался дружный хохот. Потом Дворкович подумал и добавил: "В противном случае нам придется ЕГЭ похоронить". Сегодня Единый экзамен полностью изуродовал систему образования. Школа превратилась в институт натаскивания. Старшеклассники теперь даже на уроки не ходят — готовятся к ЕГЭ. Я очень долго могу критиковать советскую систему образования. Но то, что выносилось на экзамен тогда, было на порядок выше, чем просто подготовка к дурацким заданиям, которую мы наблюдаем сегодня. Возьмите тесты по математике. Внешне по прежним результатам двоечников вроде бы и не так много. Но чтобы получить удовлетворительную оценку, нужно решить четыре задачи из двенадцати. Причем такого уровня, что с ними справится и пятиклассник. То есть планка безумно занижена, чтобы страна не схватилась за голову: "Ах, сколько у нас двоек и сколько детей не умеют считать!"
Есть в тесте и задачи повышенной сложности — группы "С". Но они искусственные. Чтобы с ними справиться, ребенку нужно просто заучить некий алгоритм, что и заставляют делать сейчас педагоги. Техническая уловка. А ведь математика — это не схема. Это другое: фантазия, творчество, аналитика… Я вполне представляю, что можно было бы даже в этой форме ЕГЭ сделать два уровня экзамена — задачи на проверку минимального усвоения и более сложный, для тех, кто хочет идти в технические вузы. Но в этих примерах должна проверяться не техника решений, а математическая культура.
ЕГЭ изначально провоцирует на массовые нарушения. Исправление мелких деталей, якобы способных улучшить ситуацию, не имеет смысла. Когда создана развращающая система, в которой абсолютно все участники процесса — и школьники, и родители, и региональное начальство, и даже Министерство образования — заинтересованы в хороших результатах, чего мы удивляемся?
В своих последних выступлениях наши лидеры Путин и Медведев отметили, что в ЕГЭ много недостатков, но больше плюсов. Это абсолютно безответственная для руководителей страны позиция. Потому что риски тут очень большие, а скандалов с каждым годом становится все больше и больше. И ответственные руководители страны должны были создать подлинно независимую комиссию и сказать: ребята, давайте все проанализируем, просчитаем. Лоббисты экзамена любят ссылаться на западный опыт, что там тесты в ходу. Но их уровень совершенно другой. Созовите в Москве международную конференцию. Пусть представители стран сделают содержательные доклады. Мы послушаем и определим свое место в мире. Это же так делается, а не истерическими воплями, что во Франции вот так-то, а в Норвегии по-другому. Это разговоры на кухне.
Уверен, что Единый экзамен нужно срочно заменять другой системой. Я убежден, что прежде всего необходимо разделить вступительные и выпускные экзамены. В школах необходимо вводить серьезные выпускные испытания. Объективной системы формализованного массового, а тем более разового контроля результативности обучения не существует. Кто сторожит многочисленных сторожей?
Что касается поступления в университеты — нам все равно нужно решать задачу сокращения безумно перегретой системы высшего образования. На переход уйдет лет пять, так как уже приняты студенты. Ясно, что очень во многие вузы можно принимать без экзаменов, а после первой сессии двоечников нещадно выгонять. Останется около двух десятков вузов, в которых будет возникать естественный конкурс. Ну, скажем, во ВГИК пришло безумное количество народу. Пусть институт устраивает серьезные испытания для отбора. Причем в той форме, которую сочтет нужной. Для того чтобы бороться в этих вузах с коррупцией, можно ввести независимые экзаменационные комиссии, которые станут привлекать людей со стороны. Так мы, с одной стороны, избавим школу от того, что она превратилась в институт натаскивания на ЕГЭ, а с другой — уничтожим коррупцию и недобросовестность при проведении ЕГЭ.