Мы больше верим трагедиям. Книга Евгения Белодубровского – другая. В ней есть налет чего-то чуть ли не идиллического и в то же время насмерть серьезного
Иллюстрация: архив «Эксперта С-З»
Саги – это повествования о семье. Повествования ветвятся, перемешивают главное и второстепенное, да в них и не определишь, что главное. Таковы исландская «Сага о Ньяле» и английская «Сага о Форсайтах». Такова «Сага о пальто» Евгения Белодубровского. Правда, речь в ней идет о… разных пальто, каковые были у автора с детства по нынешнее время. Семейство пальто, или польт, поскольку Белодубровский вслед за академиком-китаистом Василием Алексеевым считает, что «пальто» следует склонять «по смыслу, по справедливости и из уважения».
Воспитание поколения
«Сага о пальто» – признание в любви к городу. Сентиментальная патетика обычно коробит, но это тот редкий случай, когда не коробит. Материал уж больно… соответствующий: «Пришел и молчу, в кулаке – кусман шапки-ушанки с камушком (им-то я Витьке, антисемиту доморощенному, губу и расквасил). Рассказал маме. А она мне в ответ ТАКОЕ: „Не сердись ты на этого Витьку… Я его отца, дистрофика, однажды грудью кормила. Тебя, грудного, и его, взрослого мужчину. Он ведь умирал совсем. Мало ли что было…“»
Книга написана о формировании первого послевоенного, послеблокадного поколения ленинградских интеллигентов. В раннем детстве у них – война и блокада: «Тетя Грекова – это фамилия женщины-солдатки, маминой сослуживицы по домоуправлению. Грекова и мама вдвоем в блокаду дежурили на крыше нашего дома и бесстрашно гасили немецкие зажигалки. Мама рассказывала, как они с Грековой однажды тушили пожар после бомбы, разбившей начисто дом на углу Кирпичного переулка и улицы Гоголя. Воды не хватало, они сбивали огонь своими ватниками и топтали валенками. Обе обгорели. После войны Грекова работала старшей билетершей в маленьком документальном кинотеатрике „Нева“, что в самом конце Невского, на четной стороне».
Вокруг них в детстве недобитая, еще живая петербургская культура, попавшая к ним в руки, как… игра. Интересная и захватывающая. «Мама наша работала до 12 ночи (трамваи ходили аж до полвторого), и мы с братом подолгу торчали у тети Любы, играя оставшимися у нее громадными томами „Брокгауза-Ефрона“, как кирпичами: строили из них домики, замки… И хотя толстенные зеленоватые пупырчатые обложки и золоченые корешки были изрядно изгрызены мышами, любопытство эти тома вызывали необыкновенное. Что-то в них было от немой тайны таящихся в пространстве заморских географических карт, планов городов (Нью-Йорка, Москвы, Новгорода), рисунков кораблей, портретов туземцев и русских царей-государей, печатных машин, старых автомобилей, всевозможного оружия, пушек и пушечек, живописных картинок природы».
Вокруг них еще живут люди старой петербургской культуры, чудом уцелевшие, выжившие, сохранившиеся: «Виктор Карлович Вайхт (1880-1967). Наш управдом. Выпускник Варшавского университета. Инженер-экономист и юрист. В начале века был приглашен Э.К. Нобель – женой Эммануила Нобеля – на должность управляющего принадлежащим ей домом. Участник Первой мировой на Румынском фронте и в Полесье. Спас наш дом от грабежа в 1919 году и бомбежек в блокаду».
Эти люди умели воспитывать: «Как-то мы во дворе задумали играть в войну. На этот раз никто не согласен играть немцев. Орем прямо под открытыми окнами домовой конторы. Тут из окна вылезла лысая голова и тощая шея В. К., который все слышал и грозно сказал: „Пушкин! – это ко мне. – Барабошка! Оголец! Ты это затеял? Приказываю тебе быть немцем, давай-давай, не трусь!!! Бетховен тоже был немцем… И все марш быстро отсюда, мешаете мне работать“». Урок политкорректности и интернационализма проведен с изящным мастерством.
Люди
Да, речь в книге не столько о пальто, сколько о людях. Чем страннее, чем ярче, чем эксцентричнее эти люди, тем более они желанны на страницах «Саги о пальто». Потому что в их эксцентричности и странности жило то, чего хотело, о чем мечтало первое послевоенное поколение ленинградской интеллигенции. Именно так – в них жила свобода.
«Про Якова Скоморовского, выдающегося ленинградского музыканта, историки советской эстрады знают все или почти все… Но знают ли они такой великолепный факт, что когда он, Яша, всеми признанный артист, уже давно разведенный с нашей соседкой Лилечкой Марковной, приезжал со своим оркестром в Ленинград, то со своим же американским тромбоном прямо с Московского вокзала кидался на нашу Желябку, становился на середину нашего двора и начинал дудеть под окнами кухни нашей квартиры. И дудел так, пока Лилечка не выглянет».
А следом за старыми эксцентриками и чудаками и просто хорошими веселыми людьми идут ровесники Евгения Белодубровского поэт Виктор Кривулин, художник Анатолий Гальбрайх, кинорежиссер Михаил Богин – вся его «сайгонская» компания. Кажется, впервые она описана с таким патетическим напором. Мы больше привыкли к трагедиям. Мы больше верим трагедиям. Книга Белодубровского – другая. В ней есть налет чего-то чуть ли не идиллического и в то же время насмерть серьезного.
Есть в ней один эпизод-символ. Михаил Зощенко, в 1952 году приглашенный в Петершуле на школьный концерт. Писатель изгнан из Союза писателей, с высочайшей трибуны назван подонком. Зощенко слушает, как со сцены дети читают «Злоумышленника», и начинает хохотать. Посреди полного отчаяния и безнадеги ему подарили кусочек счастья.
Белодубровский Е.Б. Сага о пальто: Эссе. – Свиньин и сыновья, 2012. – 156 с.
Будь в курсе трендов, подпишись на Expert.ru в социальных сетях или .