Иосиф Кобзон: «Я еще допою комсомольскую песню свою...»

Чтобы взять интервью у великого певца, наши корреспонденты отправились вместе с ним в командировку за пять тысяч километров - в Агинский Бурятский округ

Иосиф Кобзон: "Меня держат врачи. Моя жена Неля. И еще - сцена")

В графике депутата Кобзона во время его командировки по Забайкальскому краю (а он за пять дней побывал не только в Агинском, но и в поселке Первомайском и Чите) не было запланировано ни одного концерта. Но они все же состоялись - импровизированные. Иосиф Давыдович пел живьем (под минусовую фонограмму, то есть запись аккомпанемента) и, по нашим подсчетам, исполнил всего около ста песен...    

"Свое время я уступил Бернесу"

- ...Иосиф Давыдович, вот вы, как мы смогли убедиться, несмотря ни на что, очень много поете.

- Да, много. Но это не потому, что я ненасытный, а просто я не напеваюсь, мне все время хочется попеть. Я пою песни не на слова, я пою песни на стихи. Для меня всегда главным было содержание песни.

Я застал эпоху ренессанса в песне, эпоху, в которой работали такие выдающиеся мастера, начиная от Дунаевского, Соловьева-Седого, Блантера и продолжая Фрадкиным, Френкелем... У Френкеля было много замечательных песен, но уже за две – "Русское поле" и "Журавлей" -  можно было ему ставить памятник.

Кстати, есть история, связанная с "Журавлями". Дело в том, что это была последняя запись Марка Бернеса. Состоялась она на фирме "Мелодия". Это было мое время, в том смысле, что я как раз должен был записываться. И ко мне обратился редактор (его уже нет) Рыжиков Владимир Дмитриевич и сказал: "Иосиф, сейчас подъедет Марк Наумович Бернес, его прямо из больницы привезут. Надо, чтобы он записал одну песню новую. Ты уступишь время?" Я говорю: "Какие разговоры, конечно".

- То есть вы уступили Бернесу свое время?

- Я уступил свое время Бернесу, а сам пошел в аппаратную. Марк Наумович был какой-то необычный. Я привык его всегда видеть вольготным таким, довольным. Он очень любил, чтобы на него обращали внимание, особенно женщины, - всегда с улыбкой лукавой, вздернутой бровкой. И вдруг появился Марк - такой мрачный, усталый. Мы знали, что он болеет. Но непривычно было его таким видеть.

После записи Бернес пришел в аппаратную, прослушал "Журавлей" в своем исполнении, и говорит: "Ну вот, я точку поставил". Мы, конечно, бросились к нему с разговорами: "Как вам не стыдно, Марк Наумович? Что вы такое говорите, вы еще будете петь и петь". Он говорит: "Да нет, бросьте, я все знаю, пока, ребята". И ушел. Это была последняя наша встреча.

- Это же песня на слова Расула Гамзатова...

- Да, в переводе Козловского. А с Гамзатовым я близко дружил - он был свободным художником, поэтом, любил выпить, посмеяться, пошутить, отпускал остроты... Как-то - мы сидели за столом - у него спросили: "Расул, почему вы такой грустный?" Он ответил: "Расул не грустный, Расул трезвый".

И вот трезвый Расул дал подстрочник Козловскому. И Козловский уже оформил этот подстрочник в текст "Журавлей". Когда я спросил у Козловского: "Неужели, действительно, такие глубокие мысли у Расула?" Он говорит: "Знаете, его подстрочник намного глубже, чем я пишу".

Гамзатов был глубоким поэтом. Этим же отличает и шестидесятников -  Рождественского, Евтушенко, Вознесенского, Ахмадулину...

Я еще застал то время, когда еще продолжали писать фронтовые поэты – Долматовский, Матусовский, Ошанин. Какой тогда был богатый песенный жанр!

Моим молодым коллегам, когда они дурью мучаются в поисках репертуара…

- Они дурью мучаются?

- Конечно, дурью. Они приходят к композитору и говорят: мол, напиши мне песню, условно говоря, про кота. И мучается композитор, и пишет на слова. Не на стихи, а на слова. А мне посчастливилось петь не на слова, а на стихи профессиональных поэтов.

- И вы хотите нас всего этого лишить, заканчивая, по сути, свою творческую карьеру?

- Я себя прежде всего лишаю. Александр, зачем вам старый Кобзон? Каждое время должно выдвигать своих исполнителей. Жанр мой, а я никогда не изменял своему жанру песенному, я всегда любил песни гражданские, патриотические, лирические и так далее, то есть со смыслом. Я люблю песни на стихи, а не на слова, как сейчас принято говорить. И я не люблю, так сказать, экзотические произведения, которые требуют телодвижений на сцене. Я люблю спокойно разговаривать с аудиторией. Рассказывать им то, о чем сказал поэт и композитор. Так вот, этот жанр сейчас не востребован, он не нужен.

- Ну как?

- Ну, так…

- Посмотрите свой график, возьмите, у вас постоянно: то концерты, то выступления.

- По приглашению в основном. А кассовые концерты…

- И вы с экрана не сходите. Как же вы не востребованы? Мне кажется, вы сделаете ошибку, если уйдете. Муслим Магомаев ушел, и обделил нас.

- Хочу сказать по поводу Муслима Магометовича. Он ушел совершенно по другому поводу. Он человек принципиальный, сверхталантливый. Ушел, потому что был очень неудовлетворен тем, что его творчество тоже было не востребовано. Не нужны хорошие, нужны такие шоу-актеры, которые приходят, поют шлягеры, женщины, естественно, демонстрируют свои прелести и так далее, мужики поют какие-нибудь шлягерные тексты.

А то, что пел Магомаев, не нужно, то, что поет сейчас Кобзон, не нужно. Муслим человек впечатлительный, он днями и ночами смотрел фильмы, очень много курил, переживал оттого, что был бешено популярным. Даже наша примадонна Алла Борисовна не имела такого оглушительнейшего успеха, какой был у Муслима. Если женщины поднимали на руках его авто. Если женщины (это при мне было и в Ялте, и в Одессе) по водосточной трубе лезли в гостиницы, для того чтобы взглянуть.

- А то к вам не лезли.

- Нет, не лезли.

- Вы бы подумали о зрителях, прежде чем уходить.

- Мы свое попели. Детей жалко. (Грустно улыбается)

Вот вы, Александр, мне все говорите: "Никуда не уходите, не торопитесь". Уместно было бы задать вопрос другой: "А чем ты будешь заниматься после 11 сентября 2012-го?"

- Да, чем?

"Сговорились с Говорухиным "против секса"

- ...Во-первых, я продолжу свою работу, пока будут силы, в Государственной Думе. Полезную работу в комитете по культуре. Три созыва я то был там зампредом у Станислава Говорухина, то у Николая Губенко. Потом я возглавлял этот комитет. Потом мы с Говорухиным из него вышли.

- Сговорились?

- Да, сговорились, потому что мы были недовольны тем, что нам назначили председателем человека, который не имел к культуре никакого отношения. А сейчас комитет возглавил Говорухин,  я - его первый зам.

- Вы опять власть в культуре захватили?

- Нет, не захватили. Я сейчас объясню, почему. У нас, смотрите, в культуре на сегодняшний день отсутствуют жизненно важные документы - законы о культуре и о меценатстве. Культура – самая нищая отрасль в стране, мы на последнем месте в бюджетной росписи. На культуру выделяется менее 1 процента бюджетных средств. Меценаты с удовольствием - у нас много добрых и богатых людей - могли бы помочь культуре. Но как только они начинают этим заниматься - их сразу же следственные органы и прокуратура привлекают к ответственности за "нецелевое" расходование средств.

А ведь культура - это то, что напрямую влияет на духовное состояние общества. Это то, чего нам сегодня не хватает. Откуда теракты? Откуда наркомания, алкоголизм? От отсутствия культуры.

К нам приходят люди и говорят: "Эй вы, депутаты, куда вы смотрите?". Вы посмотрите, что там по телевидению показывают. Вы посмотрите, что в газетах.

(Кобзон разворачивает одну из газет)

- Вот про что я вам говорю.

- О! Это еще ничего девушка.

- Девушка, ничего. Но вот тут всякая грязь. И это все печатают желтые газеты... Как с этим бороться?

Вот еще в 90-х Говорухин и я, и наши сотоварищи выработали закон - об ограничении сексуальной и эротической продукции на телевидении и в средствах массовой информации. И он прошел все три чтения. И Совет Федерации его одобрил. А Президент России (тогда был Борис Ельцин) наложил на закон вето. И закона у нас этого нет. Подумайте, почему? Понимаете, какие деньги здесь?

- Мафия, что ли?

- Конечно. Какие деньги!

- То есть, у нас есть сексуальная мафия… Вот сейчас, когда вы с Говорухиным снова пришли к власти в думском комитете по культуре, - вы можете возобновить принятие этого закона?

- А мы это и хотим сделать.

Чем еще я буду заниматься? У меня два благотворительных фонда – Фонд помощи семьям погибших и пострадавшим при исполнении служебных обязанностей работников правопорядка Главного управления внутренних дел Москвы. Два детских дома – в Туле, в Ясной Поляне. Масса другой работы. Я член президиума Лиги здоровья нации, которую возглавляет Лео Бокерия. Недавно ко мне обратился председатель Российского детского фонда Альберт Лиханов - вместе с Лео Бакерия и Леонидом Рошалем мы создаем ассоциацию по борьбе с детским туберкулезом. Если у государства нет средств, кто-то должен бороться с этим злом.

"Меня зовут Абдон Дамдинович"

- Вот я поездил с вами по Агинскому бурятскому округу, и, наконец, понял - почему вы 15 лет, пять созывов подряд, избираетесь здесь депутатом Госдумы...

- Почему же, интересно?

-... и летаете сюда почти каждый квартал. Оказывается, Кобзон зарабатывает, точнее, уже заработал здесь себе имя. В самолете вы еще были Иосифом Давыдовичем. А в Аге - так вас называют все буряты - Айдоп Дамдикович.

- Абдон Дамдинович.

- Извините, Абдон Дамдинович. А вас это не смущает?

- Нет. При всей своей внешней сдержанности и строгости буряты - люди с очень острым чувством юмора.

- Нет, они на полном серьезе называют так Кобзона! Да и вы, без тени иронии, то и дело повторяете: мол, мы, буряты...

- У меня здесь во время одной поездки был водитель по имени Баир, мрачный такой. Я ему говорю: "Баир, а почему ты такой мрачный?" Он сосредоточился и говорит: "Хотите, анекдот расскажу про вас? Когда Моисей 40 лет водил евреев по пустыне, одно племя отбилось. Вот Кобзон его сейчас нашел".

- И что же у вас за племя такое?

- Я очень люблю один афоризм, он точно ложится на бурятов: "Он был морально устойчив, несмотря на то, что физически здоров". Вот этот народ, агинские буряты, они морально устойчивы, несмотря на то, что физически здоровы.

Я не могу сказать, что здесь нет никаких пороков. Но вы знаете, у нас нет ни одного вытрезвителя, и не было. По одной простой причине: традиция. Сказать, что буряты не пьют, было бы неправдой. Пьют. Но у них культура таких совместных встреч. Они никогда не оставят подвыпившего товарища, который перебрал, что называется, - обязательно донесут, доведут его до дома. Они не понимают, что такое проституция. У них нет этого в лексиконе. Наркоманию они тоже не знают, у них нет на учете наркоманов.

Они по-русски говорят лучше нас, русских. Но при этом они сохранили свою национальную культуру.

У нас единственный регион в России, где ежегодный прирост населения - 1000-1100 человек. Вот какие данные удивительные.

Еще 15 лет назад округ был убитым, подворье - разорено, у людей не было средств разводить домашний скот, они не получали зарплату. За эти три "пятилетки" здесь самостоятельно развили промышленную зону, подняли сельское хозяйство, построили дома, дворцы спорта, школы, детские сады... Больничный городок, где мы с вами были... Раньше Агинский бурятский дотировался из центра  на 94%. Сегодня – на 30 %.

- И это все благодаря бурятскому депутату Кобзону?

- Нет, я не хочу брать на себя такую ответственность, горделиво заявлять, что это моя заслуга.

- Но здесь все говорят: это мы с Абдоном Дамдиновичем Кобзоном сделали.

- Это преувеличено. Я только принимал участие. Мне нужно было пробивать бюрократические препоны в кабинетах Москвы, контролировать прохождение разных бумаг... А основной груз все эти 15 лет вез губернатор Баир Жамсуев (сейчас, после объединения Читинской области и Агинского бурятского автономного округа в Забайкальский край он работает главным федеральным инспектором края. - А.Г.)

Мне почему-то наверху никто не верит... Но я, когда встречаюсь с руководителями (с Владимиром Путиным мы эту тему уже обсуждали), всегда говорю: "Считайте, что Агинский округ - это опытное поле России. Надо распространить эти наработки на всю страну".

- А вам-то это для чего вообще нужно?

- Вы не первый задаете такой вопрос.

- Такое ощущение, что вы, хоть и самодостаточный человек и многого в жизни достигли, чего-то не успели, не достроили, что ли... И вот стараетесь теперь наверстать.

- Да, это отнимает массу времени. А ведь у меня семь внуков, они вырастают, с ними все интереснее и интереснее общаться. А времени все меньше и меньше у меня... Но вы видели, как ко мне относятся здесь люди?

- Они встают, когда вы появляетесь.

- Какое я испытываю удовлетворение, когда сюда приезжаю. Для меня это праздник.

- Так и в Москве встают. И в Москве вас так принимают.

- В Москве меня принимают как артиста.

- А здесь?

- А здесь - как человека. За все сильные мои поступки, за образ жизни.

- И еще мы обратили внимание, что здесь звучит запись гимна России только в исполнении Иосифа Кобзона.

- Да, это я привез эту запись. Я им благодарен за то, что приезжаю и слышу в своем исполнении эту торжественную отечественную молитву.

- А сегодня я понял, когда общался с агинчанами, что вы все же из корыстных целей сюда ездите.

- Какие могут быть корыстные цели?

- Вы здесь подзаряжаетесь.

- Я был бы очень огорчен, если бы меня не избрали здесь пятый раз.

* * *

- Выходит, вы не допели в своей жизни?

- Не допел, не досказал... Но я хочу очень этого.  У меня есть песня Пахмутовой на стихи Добронравова:

Я еще допою, допою комсомольскую песню свою.

Только кто мне придумает новый Тайшет, кто другую найдет Ангару.

Я нашел свою Ангару, я нашел свой Агинский бурятский округ. Я нашел тех людей, которые даже когда мне плохо, я приезжаю сюда, они меня поддерживают всячески. Они не читают всякие ваши журналистские сплетни, кляузы, связанные с Кобзоном...

- Мы так не пишем!

- Я к вам обращаюсь как к представителю журналисткой профессии. Здесь совсем другие люди. Поэтому я еще допою, я еще доскажу, я еще попытаюсь что-то сделать полезное...

КСТАТИ

Зачем ему Америка?

- И в Москве от вас слышал, и здесь, в Агинском Бурятском автономном округе, - какая-то обида: мол, вот, Кобзона в США не пускают... А на фига вам вообще Америка нужна?

- Так нельзя. Я был в Америке многократно. Я проехал практически все штаты американские. Нельзя забывать, что там на сегодняшний день несколько миллионов моих соотечественников из Советского Союза или просто русскоязычных, которые любят мои песни, советские песни, встречи с которыми были всегда радостными. И они удивлены, почему я столько лет не въезжаю.

Я бы назвал ситуацию, о которой вы говорите, не обидой, а сожалением. Это разные вещи. Я сожалею, что меня лишили возможности общаться с моими американскими слушателями. Я говорил об этом и говорю. Я не виню Соединенные Штаты Америки, это их право, но предъявляю серьезные претензии как гражданин своей страны. Я хочу спросить у своей страны, как вы защищаете гражданина, и если нет, то почему вы его не защищаете?

Я уже говорил, скажем, Владимиру Владимировичу Путину. Может быть, они знают, отказывая мне во въезде, обо мне такое, что вы должны об этом знать, как мой президент (еще когда он был президентом). Или хотя бы спросите у них, почему, на каком основании? Или, как один из министров иностранных дел говорил: а мы по-другому сделаем. Мы попросим, чтобы они рассмотрели вопрос ваш визовой, и в случае отказа мы закроем въезд нескольким известным американским артистам. Я говорю: это было бы неправильно. Что это такое? "Ты дурак" – "Ты сам дурак". Если кто-то из их бюрократов сделал глупость, а вы хотите ее повторить? Поэтому не надо. И я не рвался.

Но у меня это вызывает сожаление по другой причине. Я чувствую, что если вдруг мне в конце года или на следующий год скажут: "Ну ладно, черт с тобой, приезжай, - мне уже не с чем будет приезжать. Потому что я практически исчерпал свой потенциал. Я очень люблю нормальное звучание, с огромным репертуаром, с большим диапазоном, насыщенным звуком и так далее. И я чувствую, как это от меня уходит. И я не смогу достойно предстать перед моими слушателями.

- Мы не чувствуем. Мы сегодня были на вашем концерте.

- Вы сегодня не чувствуете. Я и хочу, чтобы вы не почувствовали, когда я с вами попрощаюсь...

БЫЛО ДЕЛО...

"А после гауптвахты меня разжаловали"

- А правда, что вы в армию пошли добровольцем. Вас не брали, а вы настояли...

- Ничего подобного. Это был знаменитый целинный призыв. В 1956 году был самый большой целинный урожай. А я заканчивал Днепропетровский горный техникум. И у нас в августе должен был быть только курсовой проект. Нас собрали по приказу и сказали, что на щадящем режиме мы должны защитить эти свои проекты и закончить техникум. И мы закончили в июне месяце техникум, получили дипломы и через два дня были призваны в армию. Но тогда с радостью уходили. Это сегодня мы дрожим, получая повестку, а тогда с радостью уходили. Провожала меня вся улица. Я призывался из Днепропетровска. И я служил на целине в Кустанайской области, собирал урожай.

- А звание какое у вас было?

- Рядовой. Я закончил школу сержантского состава, но меня разжаловали. А потом забрали в ансамбль песни и пляски Закавказского военного округа.

- А за что вас разжаловали?

- За то, что на посту в карауле…

- Курили?

- Нет, не курил.

- Выпивали?

- Нет. Я охранял пороховой склад и заснул. И меня посадили на гауптвахту.

- Я не слышал, об этом пока никто не знает...

- А зачем об этом знать? Надо честно служить. Меня на пять суток посадили на гауптвахту. Когда я подметал караульное помещение, мимо забора проходил мой сержант и говорит: "Так тебе и надо". А я вел самодеятельность, пел солистом. И пел такую песню "Мама, что на свете тебя милее". И всех разжалобил и даже получил 10-дневный отпуск. А зло берет. И этот маленький сержантик говорит: "Это тебе не "Маму" петь". Я психанул и врезал ему. Мне к пяти суткам добавили еще - сразу10 суток. А Петр Мордасов, художественный руководитель ансамбля песни и пляски Закавказского военного округа, требовал, чтобы меня немедленно отправили в распоряжение ансамбля.

- То есть освободили?

- Да. И тогда в части сказали: "Ах, так? Разжалуйте Кабзона до рядового, и пускай катится к черту". И меня разжаловали...

...И НАКОНЕЦ О ДРУГЕ

"Сначала Лужков хотел выгнать меня из мэрии с милицией"

- Иосиф Давыдович, сейчас я задам вам вопрос, после которого вы, наверное, выгоните меня из своего номера...

- Это почему же?

- У меня есть убежденность, что вы в какой-то степени несете ответственность за то, что случилось с Юрием Лужковым. почему вы вовремя, такой мудрый друг, не предупредили его?

- Я вам отвечу.

- Выгонять не будете?

- Нет. Вы хотите услышать то, чего вы не знаете?

- Как всегда!

- У нас было очень странное знакомство с Юрием Михайловичем. Я пришел к Лужкову с просьбой разрешить захоронение Игоря Талькова на Ваганьковском кладбище. Меня очень грубо выпроводили из приемной, сказали: "Вы не записывались на прием к мэру".

- Как, самого Иосифа Кобзона?

- Я был к тому времени народным депутатом СССР. Я говорю: "Вы доложите". В это время он выходит из кабинета. Я говорю: "Здравствуйте, Юрий Михайлович". Он говорит: "Здравствуйте". Он так проходит. Я говорю: "Юрий Михайлович". Он отвечает: "Мне некогда, я вас не приглашал". И пошел.

- Он не узнал вас, что ли?

- Конечно, узнал. И тут я сказал одно слово... Он вздрогнул, остановился и говорит: "Вызовите милицию, пусть выведут его отсюда!"

- Какое же слово вы сказали?

- Потом я так дразнил его всегда. Мерзкое слово, мерзкое исполнение. Называл я его "сэр мэр".

- Вызвали милицию и вас вывели?

- Ну да уж! Я был народным артистом Советского Союза, народным депутатом СССР.

И в это время с Лужковым (он шел на обед) выходил один мой близкий приятель (его, к сожалению, уже нет в живых) Вениамин Левин. И вот он растерянно говорит: "Иосиф, подожди". Я говорю: "Что подожди?" Что это за хамство такое?" Он говорит: "Я тебя очень прошу, подожди, не уходи 2 минуты". Я вышел в коридор. Он спустился с Юрием Михайловичем в мэрскую столовую.

Возвращается Лужков и говорит: "А вы ершистый". Я говорю: "Вы тоже". – "Что вы хотели?" – "Просить вашего разрешения похоронить Талькова на Ваганьковском кладбище". Он говорит: "Напишите как депутат обращение ко мне". И я прямо в приемной, не заходя к нему в кабинет, сел к столу и написал на листе бумаги такое обращение.

Когда решили вопрос, Лужков пригласил меня к себе в кабинет: "Ну не надо в таком настроении уходить. Давайте пожмем друг другу руки и не будем держать зла".

А потом он меня пригласил и сказал: "Не согласитесь ли вы быть моим советником по культуре?" Я говорю: "С удовольствием". Началась наша дружба, началось наше общение.

- А как складывались ваши отношения с Еленой Батуриной?

- С годами Елена Николаевна стала очень своенравной женщиной, с ней было очень тяжело общаться.

- А Юрию Михайловичу тоже тяжело?

- Я этого не замечал. Что меня и останавливало и смущало. Юрий Михайлович - образец взаимоотношений мужчины и женщины. И я понимал, что это не показное, это искреннее отношение. Постоянно, сидя за столом, - поглаживания, поцелуи, слова какие-то добрые. Влюбленность такая семейная.

- То, что у Юрия Михайловича, грубо говоря, самоконтроль был потерян, во всем виновата любовь? Излишняя любовь к Елене Батуриной.

- Я не думаю, что виновата любовь. Еще и характер Лужкова. Владимир Путин, после того как Лужкова освободили от должности, говорил на встрече с журналистами: я предупреждал Юрия Михайловича, что нужно найти общий язык с президентом. Он его не искал, этот общий язык.

- А вы могли бы сказать Лужкову: не слушай жену?

- Мы говорили это неоднократно. У него очень узкий круг людей, которые могут с ним разговаривать, которые могут ему что-то сказать.

Когда мы выясняли взаимоотношения с Еленой Николаевной, потому что у не характер сложный, и Юрий Михайлович находился рядом, я ждал, чтобы он вмешался, чтобы сказал: ты не права. Или мне сказать: ты неправ. Он никогда не вмешивался. Он молча слушал наши конфликтные ситуации, выяснение отношений.

- По каким поводам вы конфликтовали с Батуриной?

- По-разным. Начиная от каких-то бытовых поводов. Например, последние вопросы конфликтные у нас были, связанные с моим участием в партии "Единая Россия". Она говорила: "Как вы можете находиться в этой партии?" Я ответил: "Елена Николаевна, меня приглашали еще до "Единой России", было такое движение, которое возглавлял Юрий Михайлович – "Отечество – Вся Россия". Я и туда не приходил. Я приходил к Юрию Михайловичу просто спеть на встрече. Поэтому, как вы можете меня упрекать? Партию "Единая Россия" создал ваш муж. И только поэтому я пошел в эту партию".

Она говорит: "Но мой муж вышел из этой партии, а вы не выходите". Я говорю: "Елена Николаевна, я-то, конечно, могу такой поступок совершить, но я депутат Государственной Думы, я в Комитете по культуре свои оставшиеся силы сосредоточил, чтобы помогать культуре. Я избран по списку партии "Единая Россия". Значит, вы хотите, чтобы я прекратил свое депутатство, свою общественную работу?" Она говорит: "Так будет честнее". Вот характер у Елены Николаевны такой, она очень сложный человек. Но это нас не ссорило с Юрием Михайловичем никогда. Мы с ним пели песни, умели отдыхать. Мы с ним ездили много...

- То есть Иосиф Кобзон не виноват в падении Лужкова?

- Вы хотите сказать, что я должен был настоять на чем? На том, чтобы он изменил свой характер?

- Не характер...

- Чтобы он упал на колени и говорил: скажите, что мне делать, прикажите, я буду подчиняться? Он самостоятельный человек, он принимает решения...

Лужкова я полюбил не за то, что он мэр. У меня не было за всю мою жизнь ни одного метра государственной площади никогда. Все, что у меня было, и все, что у меня есть, я все приобретал за свои средства, я ни от кого не зависел. Мне не нужна была ни прописка от Юрия Михайловича, ни квартира, никаких благ. Единственное, я к нему часто приходил с ходатайством как советник по культуре и просил за артистов, музыкантов. И он шел мне навстречу.

Мне приятно и сейчас общаться с Лужковым. Я никогда его не предам...

Москва - Чита - Агинский бурятский автономный округ.

Источник