Андрей Ананов — о наследстве Фаберже, ювелирном жульничестве и источниках вдохновения

Андрей Ананов. Фото: ИТАР-ТАСС/Интерпресс/Владимир Бертов

Изделия петербургского ювелира Андрея Ананова имеют в своих коллекциях многие высокопоставленные особы. Он же не прочь поработать и ради творческого процесса. Его новое изделие — пасхальное яйцо, созданное к 100-летию выдающегося шахматиста Михаила Ботвинника, который был дядей собеседника «Недели».

— В заслугу вам ставят возрождение престижа российского ювелирного искусства. Вы ощущаете себя продолжателем традиции?

— Да, я поставил перед собой цель — возродить это, казалось бы, навсегда утраченное искусство. Когда-то я учился, всматриваясь в старинные украшения. Друзья моих родителей, люди некогда богатые, чудом сохранили некоторые фамильные драгоценности, и никому, кроме меня, не доверяли их ремонтировать. Потом создал небольшую мастерскую, набрал несколько учеников, и мы заново стали изобретать велосипед — открывать утерянные секреты русских мастеров. На это ушли годы, но мы научились, стали производить изделия на уровне моего идеала — великого Фаберже. Объехали столицы Европы, Америки, Бразилии, имели успех. В 2000 году на выставке в Оружейной палате Московского Кремля я показал новую линию — «Великие храмы России в пасхальных яйцах» (за эти работы Ананов был выдвинут на соискание Государственной премии России. — «Известия»). С тех пор продолжаю эту серию. «Храм Христа Спасителя», «Казанский собор», «Храм Спаса на крови», «Собор Василия Блаженного», «Смольный собор» — это сложнейшие изделия, включающие в себя всю технику работы по металлу, эмали, камню, тончайшую отделку, закрепку мелких бриллиантов и прочее. Я автор этих вещей, а трудились над ними мои ученики, ставшие мастерами высочайшего класса.  

—  Как вы оцениваете нынешний уровень российского ювелирного дела?  

— По поводу состояния ювелирного дела в России приходится говорить много горьких слов. Увы, по-настоящему, как говорили старые мастера, «из куска металла» работают единицы. Общая же масса ювелирных фирм ничего не производит, а старается продать чужое, ширпотреб низкого качества, закупленный в Турции, Гонконге, да и ввезенный порой контрабандой. В результате ювелирные магазины набиты одинаковыми безликими колечками или сережками, часто отлитыми вместе с бриллиантами. Это считается вершиной новой технологии, когда из-под литья — и на прилавок. А то, что мелкие бриллианты скоро выпадут, — это уже головная боль клиентов. К счастью, публика перестала это покупать. Магазины закрываются один за другим, фирмы разоряются. И правильно. Нужно развивать собственное производство, сохраняя и совершенствуя то, что нам досталось в наследство от талантливых русских мастеров, а не заниматься спекуляцией и жульничеством.   

— Вам когда-нибудь приходилось жертвовать свободой творчества в пользу материальной выгоды?  

— Я никогда не делал того, чего не хотел и не любил. И в профессии, и в жизни.  

— В 1998-м вышла ваша книга «Два туза в прикупе», где вы вспоминаете истории из прошлого. Не планируете вновь взяться за перо?

 — Та книжка была посвящена моим дочерям, Анюте и Анастасии. Я хотел, чтобы они, когда вырастут, знали, каким был их отец. Сейчас у меня снова маленькая дочка — Оля. Ей год и одиннадцать месяцев. Но все же вряд ли я буду что-то писать. Такие книжки не пишутся дважды.  

—

Вы писали откровенно, можно сказать «без купюр».

— С одной стороны, делать так делать, и если уж взялся писать — надо писать правду. С другой стороны, мне кажется, я выдержал меру приличия, писал искренне, но стараясь не переступать черту.  

— Ваши родители были учеными. Никогда не хотелось пойти по их стопам?  

— С детства любил математику, и эту любовь привил мне отец, профессор, доктор технических наук. Окончив вечернюю школу, поступил в Ленинградский университет на физический факультет, но потом жизнь сделала крутой поворот — я заболел театром. Ушел из университета, окончил театральный институт и 12 лет работал режиссером драматического театра, любил эту работу. Ну а потом — знакомство с ювелиром и новая болезнь — ювелирное искусство.  

— Обратно в театр не тянуло?  

— Меня очень долго тянуло. Я даже собирался ставить в Театре имени Комиссаржевской, где когда-то работал, спектакль по пьесе Григория Горина «Соло для бриллиантов с оркестром», написанной специально для меня. Но так и не собрался.

—

Вы говорили, что рассчитываете на продолжение своего дела детьми и внуками. У них есть предрасположенность к ювелирному ремеслу? 

 — Мои старшие дочери вышли замуж, им не до ювелирного искусства, а внуки... Этого я уже не узнаю.  

—

Одно время у вас был магазин в Париже, но потом он закрылся. Сейчас ваши изделия можно приобрести в Европе?  

— В Европе магазинов нет. Единственное место, где продаются мои изделия, — Санкт-Петербург, улица Мичуринская, 7, собственный дом, который я построил для мастерской и салона.  

— Начинающим ювелирам нужно у кого-то учиться или путь самообразования, как у вас, самый верный?  

— Учиться нужно обязательно, если есть у кого. Но сейчас мастеров остались единицы, далеко не все умеют и хотят учить, а учебных заведений такого профиля у нас почти нет.  

—

Можете согласиться с известным утверждением, что бриллианты — лучшие друзья девушек?  

— Эту рекламную фразу придумал Де Бирс. Я бы сказал иначе: лучшие друзья девушек — мужчины, которые дарят бриллианты.  

—

Есть ли у вас фавориты среди мастеров ювелирного дела на Западе?

  — Фаворитов у меня нет. Как и конкурентов. Но я высоко ценю некоторые произведения  испанца Карреро, француза Алана Бушерона, а особенно — изделия фирмы Бушерон, выпущенные в XIX веке.  

—

Что

д

ля вас источник вдохновения?  

— Творения русских гениев — архитекторов Захарова и Расстрелли, Воронихина и Росси, Александра Сергеевича Пушкина — у меня есть изделие под названием «Бахчисарайский фонтан» — и, конечно, Карла Густавовича Фаберже.

Источник