0

Чтобы взять интервью у великого певца и депутата Госдумы, наши корреспонденты поехали вместе с ним в командировку за пять тысяч километров, в его избирательный округ - Агинский Бурятский

Даже сейчас, после громких заявлений Кобзона о том, что он уходит со сцены (после 11 сентября, когда ему исполнится 75 лет), в том числе и из-за болезни, - застать его в Москве непросто. "Комсомолка" ну никак не вписывалась в напряженнейший график Иосифа Давыдовича, где  уже были запланированы поездки в Набережные Челны, Киев, Тулу, Красноярск... А также множество встреч и выступлений в столице.  Единственный вариант был - отправиться вместе с народным артистом СССР и депутатом Госдумы России в его избирательный округ.

Разузнав, каким самолетом летит певец, мы купили билеты на рейс "Москва-Чита". И когда лайнер набрал высоту, захватили с собой фотоаппарат, видеокамеру, диктофон и отправились в бизнесс-класс... 

"Да, я - нафталин. Борюсь с молью"

- ...Иосиф Давыдович, там, куда мы с вами сейчас летим - мороз под 30 градусов.

- Знаю.

- Я заметил - вы вошли в салон самолета в такой шубе...

- Я ее называю не шуба, а доха.

- Вы ее нафталином на лето посыпаете, да?

- Нет, она в холодильнике лежит. Вместе с шубами моей жены. Чтобы моль не поела.

Однажды не совсем добрые журналисты написали в своей газете об участниках концерта, посвященного Дню Победы, где я тоже пел песни ретро, песни войны: "Собрался один нафталин". Я тут же ответил: "Я не отказываюсь от этой привилегии, я действительно себя считаю нафталином. Кто-то же должен с молью бороться". Вот и мы боремся...

Я сегодня только в пять утра прилетел из Киева... А вы пришли сюда мою шубу рассматривать, да? 

- Не только... Я хотел узнать: почему вы так народ пугаете? "Я ухожу со сцены..."

- Я не пугаю.

- Вот! И я всех успокаиваю: Кобзон уже не раз собирался уходить...

- Это неправда.

- Но остался.

- Я единственный раз собирался, когда мне исполнилось 60 лет. Думал: сейчас я покажу моим друзьям-коллегам, как надо уходить. В хорошей форме, все - нормальный, востребованный. Не получилось уйти.

- Почему?

- Отнюдь не меркантильные цели довлели над моим продолжением. А остался тогда просто потому, что трудно без наркотика. Сцена - это наркотик. Вот как-то, проснувшись, думаешь: "Господи, неужели больше я никогда не выйду на сцену? Неужели я уже никому не нужен? Ведь еще хотят слышать мои песни, еще мне аплодируют. Почему я ушел?" Композитор позвонил: "Прими участие в моем вечере". Пожалуйста. Коллега, Лева Лещенко: "У меня юбилей. Я тебя жду". Конечно, и пошло-поехало...

Хотя и отказался от запланированных гастрольных маршрутов. И не только потому, что мне было неловко перед журналистами, которым я обещал покинуть сцену. А потому что востребованность жанра в 90-е годы пропала. Все пропало!

- Да ладно...

- Да, я спел в 1997 году по просьбе поэта Леонида Дербенева песню, которая называлась "Пьяный кучер".

Темных туч хоровод нам дорогой осенней

Наша тройка летит, подминая бурьян.

Ну, зачем, ну, зачем, сели мы в эту бричку,

Мы же видели ясно, что кучер был пьян.

- На высоте 10 тысяч метров Иосиф Кобзон поет про пьяного кучера!

- То ли вороны над нами, то ли тучи.

На душе темно, а ночь еще темней.

По-над кручей, по-над кручей, по-над кручей,

Пьяный кучер гонит взмыленных коней.

Вот такая злая баллада... Я давно уже говорил своим молодым коллегам: откажитесь от этого глупого образного выражения "публика – дура".

- А что, есть такое выражение?

- Да.

- Это нас так называют?

- Всегда.

- Ужас!

- И меня тоже. Я тоже публика, когда прихожу на концерт... "Пьяный кучер" - если воспринимать его как образ - отнял очень многое. Он отнял жанр...

А потом я очень много работал, пожалуй, больше всех, пускай это не прозвучит каким-то бахвальством, в Советском Союзе и впоследствии в России. Я пел по два, по три сольных концерта в день. Мне нравилась эта работа. И когда говорят: "Кобзон богатый", - да, богатый. Я богат был своей работой.

- Вот и в бизнес-классе летите. А журналисты "Комсомолки" - в эконом...

- Ой, какой же вы кокетка, Александр! Я же вам предлагал: "Давайте оплачу ваш перелет в Читу в бизнес-классе". Я ведь богатенький. Вы же отказались.

- А потому что нам стремно.

- Моя жена в таких случаях говорит: "Мы нищие, но гордые".

- Нет! "Комсомолка" не нищая, но гордая! (А чтобы Кобзон не разобиделся, автор этих строк за время командировки все-таки отобедал за его счет - два раза. - А.Г.) И вас, короче, сцена-наркотик не отпустила, да, в 60 лет?

- Да. И я решил остаться.

- Чтобы бороться с молью...

- А сейчас... Зачем ждать? Посмотрите, у нас есть примеры, не хочу называть имена, мои любимые спортсмены, -  как они не вовремя уходят.

- Но вы же не спортсмен.

- Это не имеет значения. Зачем, скажем, трехкратный олимпийский чемпион решил стать четырехкратным? Время ушло. Незачем.

"Живу, не снижая оборотов"

...В Агинском мы поселились с Кобзоном в одной гостинице. И вставали пораньше, караулили его у выхода - чтобы не прозевать. Потому что он столько всего там себе поназапланировал: церемония открытия Всероссийского турнира по вольной борьбе на призы Героя Советского Союза  Базара Ринчино, старт соревнований по хоккею с шайбой среди школьников на призы памяти Героя России Алдара Цыденжапова, встреча с членами совета ветеранов войны и труда, пресс-конференция... Камеру и диктофон мы включали только поздно вечером, пробравшись в номер Кобзона...

- Иосиф Давыдович, извините, что мы здесь у вас вот прямо носом клюем - вторые сутки не спим. Разница с Москвой - шесть часов - это прямо беда.

- Мне тоже спать очень хочется. А вы надолго со своими распросами? Я не могу из-за вашего визита отказать нашей медицине... (Видимо, Кобзон имел ввиду то, что должен соблюдать режим.- А.Г.)  

- Вы сегодня столько ездили, общались с избирателями... И поэтому я тешу себя надеждой, что прозвучавшие недавно ваши заявления по поводу вашего заболевания все-таки имеют какое-то преувеличение.

- Знаете, когда я впервые услышал диагноз, хотите верьте, хотите нет, у меня ни истерики, ни испуга не было. Я только был очень взволнован тем, как я это сообщу Неле. (Супруга Иосифа Кобзона. - А.Г.). Я очень боялся ее реакции. Я очень боялся ее так сильно огорчить. Но она все понимает, она читает мои мысли.

Вот почему я, общаясь с вами, оставил при себе мобильный телефон? Потому что Куколка (так Кобзон называет свою жену. - А.Г.) должна была позвонить. Я ждал ее звонка, и она позвонила. Знаете, бывает так, что я хочу ей позвонить, и в это время раздается ее звонок. Телепатия.

И когда мне сказали, что у меня онкология, - а я дружил с этим институтом, я дружил с Блохиным Николаем Николаевичем, это был мой подшефный коллектив, я туда приезжал с концертами (и сейчас приезжаю). И когда мне сообщили о том, что у меня онкология, что у меня рак, - не было у меня паники. У меня было только такое состояние: "Господи, как это Неле сказать, чтобы ее не испугать, не очень сильно огорчить"... Я пришел, она смотрит на меня: "Что случилось, на тебе лица нет?" Я говорю: "Все нормально". – "Скажи мне, что случилось". Я говорю: "Ничего не случилось". – "Я же чувствую, что что-то случилось". Я говорю: "Куколка, у меня рак".

Я подумал, что она засмеется, подумает, что я шучу. А если воспримет серьезно, то будет в полуобморочном состоянии. Что-то же должно было произойти после того, как я сообщил ей об этом. А она в темпе, как будто мы с ней репетировали этот эпизод, когда я ей говорю: "Куколка, у меня рак", - отвечает: "Ну что, будем лечиться, ты не волнуйся, все будет в порядке".

И с той минуты по сей день она все время рядом. Все самые трудные дни, когда я в коме находился, когда меня оперировали... Она всегда рядом.

- Сколько это продолжается?

- Меня держат врачи. У меня самый лучший химиотерапевт в Каширском центре, академик Личиницер Михаил Романович. И лечащие врачи Жукова Людмила Григорьевна, Гриднева Яна Владимировна и, конечно же, я очень благодарен Давыдову Михаилу Ивановичу, руководителю института. Операцию мне сделал выдающийся хирург-онколог, доктор Питер Альтхаус. Сам он немец, но закончил нашу Ленинградскую морскую академию, медицинский факультет. И вот он делал мне операцию... Первую мне сделали 4 января 2005 года. А потом вторую. А потом Давыдов сделал мне еще операцию. Нормально. Самое главное, избежать такой болезни, которая называется постельное привыкание.

- Объясните.

- Почему в европейских странах, в Америке на 2-3-й день ставят на ноги после операции? Чтобы больной активно начал жить, чтобы не было постельного привыкания. Потому что в постели больной расслабляется, ему гораздо легче, чем когда он находится в движении, в вертикальном состоянии.

Нелля меня заставляла: "Вставай!" Я говорю: "Куколка, я почитаю еще немножко, полежу". – "Вставай, пойдем, погуляем, пройдемся". Я говорю: "Я не хочу гулять, у меня кружится голова, меня тошнит". – "Вставай!" "Что же ты так пристала?"

И вот я начал жить после операции в прежнем своем режиме, абсолютно не снижая оборотов. Как работал, так и работаю. Мой блокнот пестрит теми проблемами, с которыми мне приходится сталкиваться и решать каждый божий день.

- Если можно, покажите блокнот.

- Да пожалуйста... (Листает блокнот) Я могу вам открыть любую страницу.

- Удивительно, но здесь нет напоминаний типа: выпить такое-то лекарство, сякое. Но зато - сделать, позвонить, встретиться...

- А еще - кого поздравить с днем рождения, годовщиной свадьбы.

- Выходит, это и есть ваши рецепты - как бороться с болезнью?

- На весь год это все расписано. Впереди еще много дней. Гастроли в Париже 3 апреля. А с 19-го - в Германии гастроли. И так далее...

"Пусть у Кобзона целуются"

- Так я могу через "Комсомолку" дезавуировать ваше заявление - насчет того, что вы уходите со сцены? 

- Погодите, не спешите... Была еще одна причина - почему я не ушел тогда, 15 лет назад. Когда мне было плохо, когда происходили какие-то серьезные проблемные вещи, я с нетерпением ждал выхода на сцену. Потому что я знал, что это мой эликсир хорошего настроения и всего-всего. Эта энергетика зала и мое внутреннее состояние, и мое отношение к залу, и моя отдача - они моментально меняют мое состояние и мое настроение.

И сейчас я хочу уйти не потому, что я кокетничаю или пиарюсь. Не по этому. А просто потому, что, честно говоря, я прекрасно понимаю… Я привык быть первым и сильным во всем. И чувствую, что сейчас у меня таких возможностей нет.

- Я вам не верю!

- Можете мне поверить, я знаю, что я говорю. Мне бы очень хотелось, может быть, даже хватило бы сил продолжить свою концертную деятельность. Но я чувствую, что уже пора. Понимаете, сил не хватает не то, чтобы ездить и летать...

А потом - представляете, как мне будет стыдно, если я после 11 сентября появлюсь на сцене? Засвистят в зале и скажут: "Эх, ты, тоже мне, кокетка". Пока еще есть на пару концертов силы, надо оставить их в запасе.

- То есть я вас так понял, Иосиф Давыдович, что вы хотите уйти великим? Да?

- Не великим.

- А вы понимаете, что Иосиф Кобзон – великий?

- Нет!

- Как? Я и то, честно говоря, иногда считаю себя... ну, великим.

- Считайте, на здоровье. А я - нет. Когда я слышу такие лестные отзывы о себе, особенно этим шалят на банкетах, на юбилеях, на праздниках, - неповторимый, великий, - ничего ни уму, ни сердцу это не дает. Я не вытягиваю шею и не расплываюсь в довольной улыбке. Спасибо большое за доброе отношение, но зачем уж так высокопарно?

- Здесь вы снова неправы.

- Но я никогда не считал себя даже первым. Хотя по этому поводу есть замечательный анекдот. Был такой гениальный скрипач Исаак Стерн. И когда он приехал в Москву, ваш брат журналист его интервьюировал и задал ему вопрос: "Господин Стерн, в рейтинге скрипачей каким вы себя считаете?" Он говорит: "Вторым". – "Да что вы, вы же гениальный скрипач, весь мир преклоняется перед вами". Он говорит: "Ну и что, а я себя считаю вторым". – "А кто же тогда первый?" Он говорит: "Первых много".

Есть в искусстве, в культуре люди, о которых можно говорить, что они великие: Пушкин, Шаляпин, Есенин, Лихачев, Уланова... Да много имен. И назвали их великими уже после того, как они ушли. Чтобы вы не думали, что я кокетничаю... Когда мне позвонили из моего родного Донбасса и сообщили том, что там...

- Где скульптура Иосифа Кобзона есть?

- Да. Я сказал: "Я - против".

- А они все равно поставили.

- Я позвонил тогда, был президентом Кучма: "Леонид Данилович, запретите". А он: "Это решение твоих земляков. Ни ты, ни я им запретить не можем". Я сказал: "Знаете, я хочу одного, пусть он, конечно, стоит, коль вы уже соорудили его. Но пусть он будет, так сказать, местом свидания влюбленных. Пускай влюбленные говорят: "Встретимся у Кобзона"."

- Целуются у Кобзона, короче.

- Да. И мне, говорю, будет радостно и приятно, если так будет. Знаете, в моем городе Часов Яре, где я родился, назвали улицу моим именем. Повесили на доме мемориальную доску, открыли музей в доме культуры. Ну, хорошо бы это... опосля, когда я уйду в мир иной.

- Не торопитесь...

СОВЕТ ОТ КОБЗОНА

"Флиртовать можно, но осторожно"

- Пока мы с вами тут ездим, я несколько раз от вас слышал: "Вот я уйду..." Причем имели в виду не только сцену, как я понял.

- А что еще? От жены я уходить не собираюсь. Если только она уйдет. Честно говоря, я не ханжа, все в этой жизни было. Но я, действительно, осуждаю тех моих приятелей, знакомых, тех людей, которые ради увлечения нашими молодыми особами бросают свои семьи и своих жен, с которыми прожили десятки лет. Это ужасно. Когда говорят: "Нельзя это осуждать, это судьба..." Да не судьба это! Пожалуйста, тебе никто не мешает, если ты увлекся и тебе ответили взаимностью…

- Измена же это супружеская!

- Да неважно. Если кто-то тебе ответил взаимностью, сделай так, чтобы не было больно твоей семье, твоей жене. И занимайся своими амурными делами. Но оставлять семью, бросать семью – это не годится.

- Я правильно понял ваш совет, что женам можно изменять, но - осторожно. Так?

- Не надо меня ловить по-журналистски на слове. Что значит женам можно изменять? Предавать нельзя. Изменять можно. Что значит изменять? Флиртовать, увлекаться. И женам это тоже можно, если есть у нее такая необходимость.

- Тоже скажете: женам тоже можно…

- А почему нет? Нормально абсолютно. Но нужно делать так, чтобы не было больно второй стороне, жене или мужу. Потому что жизнь есть жизнь. А как не флиртовать или не увлекаться моряку, который по полгода находится в плавании, бывает в портовых городах? Как артисту, который 7-8 месяцев в году находится на гастролях - как быть ему? И вдруг появляются люди, которые его увлекают собой. А жена в это время содержит дом, семью, детей...

- А вы много флиртовали?

- Много. Я не считал, много или мало. Но у меня мысли никогда не было: "Мне так нравится эта женщина". Никогда в жизни! Я всегда знал, что Неля, дети, дом – это крепость, это навсегда. Неле однажды взяли и меня продали...

- Стукнули?

- Сказали, что у твоего был роман на стороне. Она говорит: "Ничего страшного, подумаешь, высморкался лишний раз".

- То есть, она вас не ругала?

- Она живой человек, она все прекрасно понимает...

МЕЖДУ НАМИ МУЖИКАМИ...

"Куда бутылку ни спрячу - жена всегда найдет"

- Я так понял, Иосиф Давыдович, что жена у вас все же строгая.

- Ну, как... Если я что-то такое неправильно сделал - она, если узнает, ответит мне в десятикратном размере. Скажем, мне нельзя пить по состоянию здоровья. А иной раз хочется – настроение отвратительное, что-то произошло, не дай бог, и так далее. И рука тянется к рюмке. Неля просто предупреждает: "Увижу, почувствую, что ты выпил, - отвечу в десятикратном размере. Понял?" Я говорю: "Понял".

- Она что - выпьет?

- А она... Я подумал: ну, глупости говорит. И однажды в поезде позволил себе. У нас был долгий переезд. И пока она вышла в соседнее купе (мы с коллективом ехали), я из бутылки налил себе коньячку и выпил. И она это обнаружила.

- Бутылку плохо спрятали, Иосиф Давыдович, да?

- Ничего я не прятал. Бутылка была открыта, у нас сидел товарищ. Ну, отпили от бутылки. И я еще добавил грамм 70. Она это обнаружила по запаху.

- И что?

- Говорит: "Я тебя предупреждала". Я говорю: "Прекрати, в конце концов, я 50 грамм выпил, ничего страшного". Она говорит: "Хорошо". Я вышел в соседнее купе поиграть в нарды. Когда я вернулся, бутылка была пустой, Неля ее всю выпила. Никогда не забуду ее фразу. У нас Андрюшка, сын, был маленький, мы ездили на гастроли, я брал с собой очаровательную женщину Лидию Яковлевну, тещу Роберта Рождественского. И вот мы в купе вместе ехали: Неля, я и Лидия Яковлевна. Я захожу, а Лидия Яковлевна ее приводит в чувство. Неля выпила почти бутылку коньяка! Конечно, она моментально опьянела. Я говорю: "Куколка, что с тобой, очнись, приди в себя". Она говорит: "Я умираю, а, умирая, прошу тебя только об одном – спаси нашего сыночка".

- Ну, вот... А я еще говорю, что Кобзон - великий. А вы, как простой мужик, от жены бутылки прячете.

- Это абсолютно нормально! Неоднократно прятал. Почему бы и нет? Но самое смешное другое. Куда бы я бутылку ни спрятал, Неля обязательно найдет. Мне кажется, уж такую заначку сделал, уж так спрятал. Прихожу – стоит бутылка на столе, А Неля: "Ну, что?" Я говорю: "Я просто положил, чтобы на всякий случай лежало". А она: "Ты хоть придумай что-нибудь, если ты прячешь, чтобы я не нашла".

О ЧЕМ ЕЩЕ РАССКАЗАЛ КОБЗОН

"Не забуду мать родную"

- Как в Иосифе Кобзоне сохранилась какая-то провинциальная закваска? Почему она не истратилась у вас за эти годы? Вы вроде даже татуировку себе сделали.

- У меня этих наколок было много... Я их сделал в 13 лет. Мы с мамой жили в Днепропетровске. А мой дядя - в селе, в Кировоградской области. И меня мама отправляла туда на лето. Мы там ходили на речку ловить рыбу с пацанами. И они говорили: "Понятно, этот еврей из города побоится колоться". Ну, а я не побоялся. Короче говоря, за один день меня всего искололи... Знаете, как раньше кололись? Три иголки... Впрочем,  о технологии не будем. У меня температура - 40. В общем, еле меня спасли тетка с дядей.

И когда я приехал домой, я долго не снимал соколку. Это такая безрукавка. И левую руку все время прятал.

- А что за наколки-то? Покажите...

- Вот здесь, на пальцах, инициалы были мои. Вот здесь были инициалы моих ближайших дружбанов, Володи и Лени. И еще на одном пальце было кольцо. Вот здесь, на плече - "Не забуду мать родную".

- А у меня леопард.

- У вас леопард, а у меня на другом плече - орел.

- Ого!

- И вот однажды мама все-таки обнаружила у меня наколки. И сразу пошел веник в ход. Она меня обычно лупила веником.

- А что за веник?

- Обычный, которым убирают пол. Она берет - и рукояткой веника меня. Потом, когда я приехал в Москву, когда стал выходить на сцену, то было неловко, что на пальцах - наколки.

- Вы прямо с наколками выходили?

- Да. Но я левую руку так держал, чтобы не было видно. Но неудобно же. И я пошел в институт красоты в Сокольниках. И свел все наколки на пальцах. И   "Не забуду мать родную" тоже. Потому что я устал от любопытных глаз.  Когда отдыхал в Сочи, Ялте и появлялся на пляже, все бегали смотреть на блатного Кобзона.

И вот я прихожу домой (а мама жила у меня), разделся, душ принял. Короче говоря, вышел оголенный. И вдруг мама увидела, что нет наколки "Не забуду мать родную". И она говорит: "Ну что, сынок, разлюбил маму?" Я говорю: "Ты же меня била из-за этой надписи". Она говорит: "Почему ты эту свел, а эту – нет?" Я говорю: "Мама, ну нельзя, люди смеются".

- Только орла вы оставили.

- Да, эта такая нейтральная наколка. Сейчас вообще никто не обращает на это внимания.

- Можете показать?

Кобзон, немного поколебавшись, расстегивает спортивную куртку и показывает орла на плече.

Источник