В собственном доме в Пасадене, Калифорния, найден мертвым художник Майк Келли. Предполагают, что он покончил с собой. Ему было 57 лет.
"Невозможно поверить",— в один голос твердят друзья и коллеги. Он ушел в зените славы: трудно найти приличный музей современного искусства в Старом и Новом Свете, где не было бы работ этого enfant terrible лос-анджелесской арт-сцены, его обожали высоколобые критики и глянцевые журналисты, его трэшевые шедевры продавали лучшие галереи мира, на него сделал ставку Ларри Гагосян... Говорят, он не перенес разрыва с возлюбленной: подростковое самоубийство — с образом вечного трудного подростка Майк Келли не расставался до последних дней.
Майк Келли родился в 1954-м в Детройте. Первое художественное образование получил в Мичиганском университете в Энн-Арборе, но тогда был больше увлечен рок-музыкой, чему способствовала музыкальная атмосфера Детройта, где царили Игги Поп и The Stooges. Играл в университетской протопанк-группе Destroy All Monsters, собранной вместе с художниками-однокашниками и названной в честь фильма про Годзиллу. В 1978-м по примеру другого художника-рокера из Destroy All Monsters, Джима Шоу, отправился в Лос-Анджелес — учиться в Калифорнийском институте искусств у Джона Балдессари и Лори Андерсон. Угодил прямиком в рассадник концептуализма, пусть и не столь догматичного, как нью-йоркский, с налетом калифорнийской вальяжности, не сказать игривости. С роком так и не расстался: время от времени выступал и выпускал альбомы вместе с лос-анджелесскими художниками-музыкантами Джимом Шоу, Полом Маккарти и Тони Урслером, делал перформансы в аудиосопровождении Sonic Youth (на обложке их альбома "Dirty" красовалась работа Майка Келли).
Кажется, все инсталляции Майка Келли, поначалу служившие декорациями для перформансов, но постепенно превратившиеся в отдельный Gesamtkunstwerk и мультимедийные задолго до того, когда мультимедийность войдет в моду, родом из комнаты плохого мальчишки, заваленной старым винилом, постерами, значками и прочим масскультурным мусором. Плюшевые игрушки и сувенирный китч, пыльные чучела и барахло из секонд-хенда, таблоиды и фанзины, pin-ups и глянец, комиксы, ужастики и порно — этим антиконцептуалистическим, грязным языком он умудрялся пересказывать мифы о платоновской пещере и Эдипе, потешаясь над фрейдизмом, семиотикой, постструктурализмом, словом, всем, чем положено было заниматься серьезному художнику. Сбивал пафос с высокой культуры, провоцировал зрителя откровенной некрасивостью, а критика — показной дурашливостью. И примерно до середины 1980-х умудрялся оставаться самым маргинальным маргиналом в таком маргинальном, в сущности, деле, как современное искусство. "Я решил стать художником, потому что хотел быть неудачником. Во времена моей молодости не было более верного способа сделаться изгоем, чем стать художником",— говорил он в одном интервью. Постепенно с него сняли маску отвязного панка, обнаружив под ней истинного интеллектуала, поклонника сюрреалистической поэзии, "нового романа", Уильяма Берроуза и Йозефа Бойса. Он превратился в одну из самых влиятельных фигур в искусстве последних 30 лет, причем в мировом масштабе. Ведь среди его учеников можно назвать и москвича Ростана Тавасиева, и херсонца Станислава Волязловского.