Марина Поплавская — о певческой химии, непоседливом детстве и нелюбви к деньгам

Источник фото: laopera.com

Звезда мировой оперной сцены, ведущая солистка Ковент-Гардена и Метрополитен-оперы Марина Поплавская, начинавшая свою карьеру в Москве, впервые за последние семь лет выступит перед столичной публикой. 31 января в Зале им. Чайковского состоится сольный концерт певицы в сопровождении оркестра Большого театра. Перед выступлением Марина Поплавская встретилась с корреспондентом «Известий».

— Жизнь артиста полна стрессов. Что помогает вам с ними справляться?

— Природное спокойствие, я не боюсь сцены. Были случаи, когда певцы прекращали петь из-за расшатанных нервов, а нервное состояние во многом определяется статусом артиста. Чем выше, тем больнее падать. Я волнуюсь перед выступлением — нужно найти контакт с каждым человеком. Это как обмен подарками у елки.

— Как вы готовите партии?

— Долго и нудно. До конца партии никогда не бывают готовы. Пение связано с физиологией, ростом и возрастом, можно сравнить певца с вином: если правильно забродили, с годами будет все лучше и лучше. Невозможно сразу добиться конечного результата. Меня всегда удивляло, когда в консерваториях студенты поют партии, созданные для певцов с определенным певческим интеллектом. Он приходит только со временем — это интуиция, владение определенными красками, которых не может быть у «зеленого» певца. Деревце должно вырасти, дать почки, листочки и потом плоды. Если правильно поливать. У нас сразу требуют конечного результата, а это невозможно без консервантов. Химия, как известно, портит.

— На сцене вы другой человек, или привносите в роль что-то из своей жизни?

— Как говорила Фаина Раневская, «мы не сумасшедшие, мы не живем жизнью других людей». Самое главное — не бояться себя раскрыть.

— Говорят, в детстве вы были жуткой непоседой.

— Да, и у моих родителей были большие проблемы. Мне хотелось найти какое-то чудо. Я любила заходить в море и петь русалкам, была влюблена в «Алые паруса», верила в «Алису в Стране чудес» и обожала «Пеппи Длинныйчулок». Я была уверена, что существует мир, который мы просто не видим.

— Как вы поняли, что хотите петь?

— Профессия сама выбрала меня. В детстве мы все пели: мама, бабушка, я «подмявкивала». В школе услышала пение хора, оно показалось мне очень праздничным. Попыталась прослушаться, меня не взяли, сказали — ни слуха, ни голоса. Но потом взяли в другой хор — детский хор Большого театра. После окончания музыкального училища пришла прослушиваться в хор «Новой оперы», а Евгений Колобов (художественный руководитель «Новой оперы». — «Известия») предложил мне выучить роль Татьяны в «Евгении Онегине».

— Музыкант музыканту конкурент?

— Каждый человек друг другу конкурент. Это естественно, как в животном мире. Только мы обладаем интеллектом, чтобы друг на друга не охотиться и не съедать.

— Вам когда-нибудь приходилось идти «по трупам»?

— Нет, зачем? Я же не гробовщиком работаю.

— Бывали спорные случаи с дирижерами?

— Постоянно бывают. У нас разные точки зрения, мы по-разному видим. Я не боюсь приходить к дирижеру со своим багажом.

— Как вы относитесь к современным постановкам классических опер?

— Очень осторожно. Я бы посоветовала режиссерам-постановщикам не увлекаться шоковой терапией. Иногда разрядом тока можно не восстановить сердце, а убить. Режиссер должен уважать «тело» спектакля и не в праве препарировать его, меняя ноги на руки.

— В чем, по-вашему, заключается секрет успеха?

— Успех артиста зависит от публики, которая на него приходит. Не бывает успеха отдельно взятого певца, бывает совместный успех. Когда люди понимают тебя и то, что ты делаешь, — это успех.

— Не скучаете по России?

— А я никогда не покидала Россию. Я — представитель русской культуры на западной сцене. Не считаю, что человек должен делить мир на участки. Меня раздражает ситуация с визами, подсчетами, бумагами, бюрократией. Гораздо проще, если бы мы вообще жили без денег и границ, только работали. Другое дело, что человек — натура хищная, но, как художнику, мне хотелось бы быть свободной.

Источник