Илья Хотиненко о будущем кинематографа, трясущейся камере фон Триера и хулигане Линче

фото: Антон Белицкий

На Рен ТВ стартовал сериал «Важняк. Игра навылет». С режиссером этой криминальной драмы Ильей Хотиненко встретилась корреспондент «Недели».

—

Вы говорили, вам стыдно снимать пошлое кино. Значит ли это, что за сериал вы ручаетесь?

— Да. Он из разряда новых. С острой драматургией, свежим киноязыком, мясистый. Я доволен на сто процентов. Кстати, лишний раз убедился в своей интуиции: сразу понял, что снимать его в плоскости Москвы банально и скучно.

— И поэтому вы перенесли все съемки в Екатеринбург?

— Совершенно верно. Этот город — настоящий мегаполис, готовый артобъект. Там есть все — от трущоб и бараков Второй мировой до небоскребов смелого дизайна. Если подняться выше 15-го этажа, можно увидеть, что это город-остров: дальше только тайга, лес. У нас в сериале город дышит, реагирует на события.

— У вас есть фирменный режиссерский почерк?

— Скорее нет. Снимаю разные фильмы. Но вот открыл для себя, что такое сериал, и с удовольствием взялся за сериалы вообще. Мне кажется, за ними будущее. По крайней мере в нашем кинематографе. Полнометражное кино все равно никто не смотрит. И если человек приходит в кинотеатр, то ждет аттракциона. Там нужны американские горки — чтобы тебя кидало и подбрасывало. А что касается сериалов, это локальная история. Здесь все более честно, и нужно привлекать по-настоящему драматургические инструменты для воздействия на зрителя. Сериал ближе к киноискусству, чем современное прокатное кино. Кстати, если бы меня спросили, повторил бы я съемки «Важняка. Игра навылет» еще раз, зная, что буду полгода вдали от дома и семьи, я бы, не сомневаясь, ответил «да». Потрясающий опыт. Я с «Важняком» как будто в армию сходил.

— Вы резкий человек на площадке?

— Спокойствие всегда было моей фишкой. Не надо суетиться. Все равно все снимется. Кто-то уезжает, заболевает, садится солнце, в график не укладываемся — другой режиссер начал бы нервничать, а я просто объявляю обед/перекур/чаепитие. Но надо сказать, что эта экспедиция — мы снимали 112 дней — пошатнула мое привычное состояние. Я испортился (смеется). Начал срываться.

— Как вам кажется, о чем еще фильм в мировом кинематографе не сняли?

— Если брать какие-то сверхзадачи, то, наверное, уже обо всем снято. А если локализовать, то, наверное, можно обнаружить много «дыр». Например, не снят фильм про бетоноукладчиков, о производстве щебня. И так далее. Кстати, такую драму можно было бы развернуть. Если ты владеешь щебнем, ты владеешь всем. Его приватизировали покруче, чем нефть.

—

Из последних фильмов своих коллег вы что посмотрели?

— В последнее время — сплошные разочарования. Единственное, что мне понравилось — «Меланхолия» фон Триера. Я его терпеть не могу: либо засыпаю, либо отвлекаюсь на что-то — начинаю рассматривать костюмы героев, например. Но «Меланхолия» оказалась неожиданной. Я даже готов простить фон Триеру трясущуюся камеру на большом экране. Пусть трясет, если ему нравится. Хороший фильм.

— А что Илья Хотиненко любит как человек?

— Люблю есть, это мое слабое место. Ужин с бокалом вина или рюмкой водки может меня подкупить. Я совсем не гурман — сицилийскую кухню от неаполитанской не отличу ни за что. Совершенно ничего не умею готовить сам. Но что-то сесть и съесть — тут я первый. (смеется).

— Кто из режиссеров вам близок по духу?

— Дэвид Линч. Смелый, хулиганистый. К старости он, правда, сошел с ума, как мне показалось. Я смотрел его интервью трехлетней давности, очень лаконичное. Линч отвечал тезисами, основным был следующий: «Все в школе перед уроками должны медитировать, тогда у вас экономика пойдет на лад» — и все в таком духе. Это его стиль. Линч совсем не думает про зрителя, делает то, что нравится в первую очередь ему, и это становится интересно зрителю.

— Что отличает Хотиненко-старшего от Хотиненко-младшего?

— У него свой киноязык, у меня — свой. Главное, что я взял у отца — это навык работы с киногруппой, поскольку с детства в этом варился. А в остальном каждый из нас делает то, что считает нужным. Есть еще такие понятия как условия, финансирование проекта. Это все у нас тоже разное. А если взять, например, Лешу Германа-младшего — это клон старшего. Первый удачный опыт клонирования человека на Земле (смеется). Это по сути один и тот же человек. Мне кажется, Алексею срочно нужно родить сына и назвать его Алексеем. И их дело устремится в бесконечность. Вечный Герман. У них очень похожие фильмы, их даже можно путать, хотя я их очень люблю.

— Можно сказать, что вы заложник фамилии?

— Она помогает. Наша индустрия маленькая, все друг друга знают, и иметь фамилию очень удобно. Сразу возникает некий бэкграунд, и со мной как-то правильнее начинают общаться. Начинать с нуля было бы тяжелее. Но мне кажется, в любой индустрии так. Минусов не вижу никаких.

Важняк. Игра навылет. 23-25 января, 20.00, Рен ТВ

Источник