Свидетельство фестиваля «Реальный театр» о состоянии реального театра: формы жируют, содержание углубляется, зритель влюбляется, критик восхищается и ругается. А творец — всегда прав
Обсуждение спектакля вылилось в столкновение. Драку заказывали? Бой шел, естественно, не кулачный, а интеллектуальный: похлеще будет. Столкновение вызвал «Дядюшкин сон», привезенный в Екатеринбург на XI Всероссийский фестиваль «Реальный театр» из Перми. «Если целью была провокация, то она достигнута», — констатировали критики. Много раз воплощавшаяся на сцене повесть Достоевского подана экстранеординарно. Происходившее на сцене отсутствием логики напоминало фантасмагорию сна. Элементы антиутопии: послемирность, планета Кин-дза-дза; соц-арт в виде физкультурницы в белых трусах; дамы в буклях проносят красные флаги; пол усыпан то ли зерном, то ли горохом, а сверху время от времени на головы сваливаются мешки мусора. Сам же дядюшка, почему-то оформленный под Владимира Ильича в скафандре, пребывает в огромном стакане, наполненном водой… «Очень искусственное искусство», «симулякр» — вот приемлемые из тех оценок, которыми был награжден спектакль. Понять подобное оказался способен лишь один из критиков — Лев Закс, профессор, ректор Гуманитарного университета. Наверное, он может понять вообще все. «Спектакль — вызов замшелой, привычной рациональности. Пощечина общественному вкусу. Мы живем в мире, сдвинутом по фазе, и эта сдвинутость была нам продемонстрирована». Постановка Театра-Театра среди 19 спектаклей-участников фестиваля оказалась самой спорной. На нелицеприятном обсуждении Борис Мильграм сидел, закинув ногу на ногу, и поглядывал на негодующую публику свысока. На сей раз он находился не в недавней роли министра культуры, и не в нынешнем статусе заместителя председателя правительства Пермского края. Он — режиссер. У него — творческая неприкосновенность. Творец имеет право ничего не доказывать: все, что хотел, он сказал спектаклем.
Без вины виноватые
В одиннадцатый раз (с биеннальной периодичностью) в Екатеринбурге прошел фестиваль «Реальный театр». Наблюдая как минимум половину его жизни, я всегда сравниваю настоящий с предыдущими. «Реальный-2011» резко вырос качественно. Это объясняется, во-первых, изменением формата. Олег Лоевский, автор, идеолог, организатор и единственный отборщик, раньше пропускал через фестивальный фильтр и непроверенные другими «оценщиками» работы, лишь бы в них присутствовал поиск. Большинство участников последнего фестиваля уже замечены и отмечены. Во-вторых, назвался «Реальным», будь им, то есть отражай театральную действительность. В ней же четко определился вектор — на подъем, причем по всем главным показателям: формальным, содержательным, материальным и к-театру-отношенческим. Об этом и поговорим подробнее.
Формальное пиршество. «Дядюшкин сон», по предложению редактора «Петербургского театрального журнала» Марины Дмитревской, можно снять на пленку, распечатать покадрово и наслаждаться красивыми картинками. Осязаемая формальность присутствует и в спектакле екатеринбургского ТЮЗа «Без вины виноватые». Режиссер Григорий Дитятковский соединил высокий градус условности и накал истинных чувств. Форма спектакля самодостаточна и рождает новые смыслы. Режиссерская идея о зыбкости границы между правдой и вымыслом великолепно воплощается в пластичной игре Светланы Замараевой.
Противоположный край «торжества формы» — ее видимое отсутствие. В постановке омского «Пятого театра» о захвате заложников на Дубровке — «Осколки памяти» — на сцене лишь три красных кресла. На их фоне участницы событий произносят свои исповеди: шахидка, потерявшая мужа на чеченской войне, врач скорой помощи, помогавшая раненым, и женщина, находившаяся с семьей в захваченном театре.
Тенденция эстетического минимализма при использовании энергетически мощного материала нашла предельное воплощение и в спектакле гостей из Франции «Макбет. Комната страха». Ни перемещений, ни жестов, работает только звук: музыка, шумы, удары сердца и, самое сильное выразительное средство, человеческий голос.
Фестиваль продемонстрировал бесконечное разнообразие жанров. Никаких вам «просто трагедий» и «просто комедий», это неинтересно. Зато есть «импровизации на тему», «сцены из жизни», «лирический перформанс», «психологический ко-микс», спектакль-концерт и даже спектакль-лекция.
И еще: мне кажется, сегодня возможно осуществление любых или почти любых материальных запросов театра. Забудем слово «бедность», тем более живя в Екатеринбурге и наблюдая роскошество музкомедии да шикарные проекты оперного. А то, что стоимость фестивальных постановок не просто разная, а разнопорядковая, это вопрос не денег, а формы. Так случилось, что в один день демонстрировались два во всем противоположных спектакля: самый дорогой — «Дядюшкин сон» и самый бюджетный — «Казус Послера»: никаких декораций, один артист и даже не в театральном костюме. Спектакль, ставший любимым и у зрителей, и у критиков. Еще раз подтвердилось: связи между материальным и творческим отнюдь не прямолинейные.
Не ищите виноватых
До сих пор в «Реальном театре» я активно высматривала приметы времени. Нынешний фестиваль категорически апеллировал к вечному. «Идиот. Возвращение», «Дядя Ваня» и другие постановки рождали примерно такие (впрочем, тривиальные) мысли. Проходят столетия. Мир меняется. В космос летаем. Компьютеры у каждого. А человек также любит, страдает, ищет, ненавидит, тоскует, разочаровывается, как и много веков назад. Достоевский тотально актуален, а Чехов — просто наш современник.
Российский театр в начале десятых годов XXI века стал очень смелым. Он говорит о том, что в обыденном существовании заключено в зону молчания: о жизни, о смерти, о решении. Чтобы назвать такие спектакли, можно просто переписать фестивальную афишу. «Ничья длится мгновение» (РАМТ, Москва, постановка Миндаугаса Карбаускиса) бесслезно рассказывает о страшном выборе, вставшем перед 17-летним обитателем еврейского гетто: проиграть шахматную партию — значит погибнуть самому, выиграть — отправить на эшафот других; от ничьей же он отказывается сам. «Башлачев. Человек поющий» — концерт на стихи и песни Саш-Баша (Александр учился в Екатеринбурге, здесь его многие помнят) в постановке Руслана Кудашова вырастает в историю столь трагического мироощущения, что гибель становится освобождением. И в спектакле для детей «Привет, Рэй» театра «СамАрт» (Самара) возникает тема утраты, режиссер Анатолий Праудин известен своей концепцией «театра детской скорби».
Черта «Реального-2011»: он много, подробно, талантливо говорит о тяжелом, но никого не осуждает. Не ищите виноватых! Ищите себя. Театр сегодня задает самые важные и сложные жизненные вопросы — и мудро не гонится за ответами. Потому что вопросы, они одни на всех, ответ же у каждого свой. Но велика у человека потребность в универсальном источнике ответов и решений. И тогда раздается это слово-спасение, слово-панацея — любовь. Вот только от себя и в любви не спрячешься…
Любовь во всем виновата
Наверное, создалось впечатление, что «Реальный-2011» — некое подобие исповедальни. Постараюсь его исправить. На сцене — молодые (даже в роли стариков) артисты год назад родившегося санкт-петербургского театра «Мастерская» Григория Козлова. Пьеса Александра Вампилова «Старший сын» подается ими с элементами приятственной ностальгии по милому прошлому их родителей. Сами же они на сцене просто резвятся! Кураж, раскованность, радость от того, что ты артист! Может быть, их мамы и папы и находили в пьесе нравственные терзания, но молодые находят любовь. И кидают ее зрителям. Энергетика возраста, помноженная на творческую составляющую, захватывает зал (в котором, кстати, также наблюдается заметное омоложение в сравнении с прошлыми фестивалями). Театр свежеет на глазах! «Мастерская» полюбилась екатеринбуржцам: и по спектаклю «Идиот. Возвращение», побившему рекорды продолжительности (4,5 часа), а также тонкости психологической нюансировки, и по спектаклю «Старший сын», превратившемуся в настоящий праздник. Глядя на зал, я успокоилась: и у нас умеют аплодировать, не жалея рук.
Прежние реальные фестивали, провозглашая открытость, все же оставались междусобойчиками. Ведь мало распахнуть двери — нужны желающие в них войти. Сегодня желающие есть. Фестиваль продемонстрировал: театр — это те двери, в которые стремится войти пусть небольшая, но, точно знаю, лучшая часть нашего общества. Не только спектакли, но и профессиональные обсуждения привлекали непрофессиональных зрителей: что происходит там, в этом особом мире театра?
…Если позволить заглянуть на театральную кухню человеку постороннему, жесткому технарю, бизнесмену, заводчику, он удивится, не поймет, покрутит пальцем у виска: такие страсти бушуют из-за вещей нематериальных, несуществующих. Из-за чего спорят, выясняют отношения, напрягаются? Не из-за денег, не из-за товарооборота или металлопроката и даже не из-за чужой жены. А из-за чужих чувств, вымышленных поступков, кем-то придуманных персонажей. Реальные хорошие люди искренне мучаются в поисках всего лишь точной интонации, спорят, улыбнуться здесь правильнее или усмехнуться. Что пытаются они поймать? Что-то неосязаемое, расползающееся под пальцами реальности, а схватываемое лишь таким же нематериальным феноменом — вдохновением. Творец всегда прав. До тех пор, пока «злой критик» не доказал обратное. Но и тогда — творец прав…