Театр "Комеди Франсез" открыл сезон двумя премьерами — разумеется, по двум классическим французским пьесам: директор театра, актриса и режиссер Мюриель Майетт поставила "Беренику" Расина, а болгарский режиссер Галин Стоев — "Игру любви и случая" Мариво. Из Парижа — РОМАН ДОЛЖАНСКИЙ.
Две премьеры, которыми открылся очередной сезон главного драматического театра Франции (и, кстати, старейшей из непрерывно действующих театральных трупп мира), наглядно показывают принцип, которым в своей репертуарной политике руководствуется директор театра Мюриель Майетт и который принес театру несомненный успех. Сама она, недавно получившая назначение на второй срок, выступает этакой стойкой хранительницей "славных традиций" академии. Она традиции не только защищает, но и поддерживает своими собственными постановками. Что дает ей право приглашать на постановки режиссеров, которые способны вступить с традицией в спор. Таким образом, "Комеди Франсез" в последние годы мирит академизм и эксперимент — вроде бы как классический музей, но такой, что дружит с современным искусством и смело подселяет его к признанным шедеврам.
Спектакль Мюриель Майетт "Береника" может показаться учебным пособием по истории театра. Трагедия Расина о любви, которую героям приходится принести в жертву долгу и государственным интересам, разыгрывается так, что можно приводить студентов и показывать: вот она, классицистская французская трагедия, сделанная по нотам нормативной поэтики. На сцене — два ряда классических колонн и узкое пространство, почти не изменяющееся в течение всего спектакля, разве что за колоннадой иногда приоткрывается подсвеченная ровным светом пустота. В эту галерею то справа, то слева выходят расиновские персонажи и по очереди произносят текст, сопровождая его набором исполненных достоинства и важности жестов, каждый из которых (отставленная в сторону или прижатая к груди рука, голова, прислоненная к колонне и т. д.) обозначает определенную эмоцию. И даже забывчивость одного из актеров, то и дело бегающего к кулисе, откуда раздается громкий шепот суфлера, смотрится здесь не досадной оплошностью, а намеренной данью незыблемым правилам старинной театральности.
Ни одной детали реквизита на сцене нет. Вообще нет ничего, кроме текста, света, колонн и редко меняющих свое положение в пространстве человеческих фигур. В отрешенном спокойствии, с которым играется пьеса о приговоренных к смерти страстях, видимо, не нужно искать потайных смыслов. Как не нужно принимать за "концепцию" то обстоятельство, что возраст актеров, мягко говоря, ставит под сомнение силу страстей, в которой уверяют друг друга герои "Береники". Седые мужчины и дородная женщина помогают зрителю не поверить в реальность происходящего, а, напротив, отрешиться от реальности — потому что трагедия скрыта не в невозможности этих тел соединиться друг с другом, а в самом языке, который, в свою очередь, дан для того, чтобы осознать невозможность, пережить ее и мужественно с ней примириться.
В том, что "Береника" — жестокий сюжет, ни у кого сомнений нет. Галин Стоев уверен, что и комедия Мариво "Игра любви и случая" тоже, в сущности, весьма жестока. Свое убеждение режиссер умело спрятал в новом спектакле "Комеди Франсез" — жестокость не мешает наслаждаться веселой театральной игрой, но и не остается незамеченной. Сюжет о том, как пара молодых влюбленных — Дорант и Сильвия, желая проверить чувства друг друга, меняются ролями со своими слугами, конечно, прекрасный повод для театральных шуток, но ведь сама идея героев испытать на прочность любовь — не что иное, как опасный и рискованный эксперимент. Не зря Стоев делает брата героини Марио чудаковатым домашним изобретателем, конструирующим из банок, железок и проводов причудливые передвижные агрегаты. Именно он в конце спектакля соединяет влюбленных проводами, а прибор дымится и искрит — очевидно, что после всех провокаций и обманов чувства героев сами по себе вряд ли обретут былую силу и срочно требуется какая-то посторонняя помощь, некий внешний источник энергии.
Галин Стоев охотно играет с традицией: строгий павильон из ширм и прозрачных перегородок, в котором разворачивается действие лукавой комедии Мариво, чем-то напоминает об условностях архитектурной декорации трагедии, цветочные узоры стен — будто увеличенные фото старинной шелковой обивки, а костюмы — ироничные и яркие фантазии на тему "старого театра". Актерам позволено шутить и почти дурачиться — но именно что почти, не переступая грань безответственного комикования. Переодеваясь, злясь и веселясь вместе со своими персонажами, запутывая, а потом распутывая интригу, актеры, кажется, оставляют и в себе самих, и в пространстве спектакля какое-то ощущение тревоги. И эта увлекательная "Игра любви и случая" вдруг приобретает незабываемый привкус одновременно радости и обреченности. Его источник, видимо, кроется тоже в языке: Галин Стоев утверждает, что истинный смысл пьесы он, читавший прежде Мариво на болгарском, русском и английском, понял только тогда, когда осилил оригинал.