Театр под руководством Олега Табакова представил на малой сцене МХТ имени Чехова спектакль "Околоноля". Нашумевший в позапрошлом году роман, подписанный Натаном Дубовицким и приписываемый первому заместителю главы администрации президента Владиславу Суркову, поставил и оформил Кирилл Серебренников. Смотрел РОМАН ДОЛЖАНСКИЙ.
Известие о том, что продюсер Олег Табаков и режиссер Кирилл Серебренников собираются сделать "Околоноля", в свое время у многих вызвало насмешку, а у кого-то — даже брезгливость: этого режиссера почему-то принято подозревать в политической расчетливости, а на Олега Табакова тогда как раз всерьез "наехали" в связи с якобы имевшими место финансовыми злоупотреблениями в МХТ имени Чехова, и проницательные аналитики решили, что худрук театра просто хочет подольститься к могущественному автору. В том, что gangsta fiction "Околоноля" принадлежит перу всесильного кремлевского администратора, ни тогда, ни сейчас нет сомнений — у большинства из тех, кто задавался вопросом авторства этого лихо написанного романа, соединяющего в себе черты боевика, сатирического очерка нравов и постмодернистского коллажа из литературных игр.
Может быть, признаки конъюнктуры кому-то и в спектакле удастся отыскать — хотя, что это за конъюнктура такая, если в конце довольно длинного спектакля чувствуешь себя вконец разбитым и опустошенным. Режиссер не подавляет зрительское сознание впрямую и не пугает — на протяжении действия как раз предложено очень много остроумного и забавного. Но если итожить, то "Околоноля" — спектакль-катастрофа. Не потому, что на сцене что-то горит, взрывается или тонет, а потому, что режиссер показывает пейзаж после битвы — взорванной, сгоревшей и утонувшей у Кирилла Серебренникова оказывается сама жизнь.
Сюжет о Егоре Самоходове, 40-летнем "герое нашего времени" (как тут не вспомнить, что романом с таким названием Кирилл Серебренников в прошлом году занимался со своими студентами), разворачивается в специально выстроенном черном павильоне. Чтобы пройти к зрительской трибуне, публике предстоит пересечь сцену, а до того — преодолеть светлый коридор, буквально вымощенный выцветшими корешками старых книг, напоминающими о детстве и о том времени, когда Егор был просто начитанным, умным студентом и когда представления о добре и зле были простыми и ясными. С тех пор он стал сначала убийцей, а потом и признанным мастером черного пиара и незаменимым помощником для занимающих высокие государственные посты бандитов.
Театрализация заложена в самом романе — он начинается со слов монолога мировой души из чеховской "Чайки". А два клоуна, упомянутых Натаном Дубовицким в первом абзаце, на сцене материализуются — Алексей Кравченко и Федор Лавров становятся у Кирилла Серебренникова своего рода ведущими этого мрачного и безжалостного, с элементами театрального декаданса, циркового представления. Каждый из клоунов играет потом по несколько ролей, в частности, Кравченко уморительно смешно изображает толстую, капризную и не любимую родителями дочь Егора, а Лавров — сложенного в продуктовую тележку контуженого мужа бывшей любовницы главного героя, оказавшейся сотрудницей органов, но являющейся в облике диковинной поблескивающей рептилии. Под звуки живого оркестра, залезающие тебе куда-то под кожу, спектакль утаскивает за собой в темноту словно в лабиринт, где вроде бы уже ничего не может быть, но обнаруживаются все новые и новые угодья черноты. Страшный фильм, в котором подругу героя — актрису Плаксу — по-настоящему убивают, снят для спектакля по всем правилам кровавого натурализма, но это ничто по сравнению с жуткими створками в потолке, которые время от времени распахиваются, давая почувствовать пустой космос наверху.
Даже те сцены, которые в романе выглядят сатирическими — вроде "покупки" Егором оппозиционной журналистки Никиты Марьевны, в спектакле приобретают привкус дьявольщины: яства на тарелках и официант с его манипуляциями взяты точно не из российской реальности — и вообще не из реального мира. Что до России, то не безобразия власти (во всяком случае не только они) видятся режиссеру причиной сегодняшнего распада общества, а какая-то порча, свойственная, может быть, самому пространству, поражающая людей и корежащая их — в этом смысле "Околоноля" продолжает линию других спектаклей Кирилла Серебренникова, недооцененных, на мой взгляд, "Киже" в МХТ имени Чехова и "Мертвых душ" в Национальном театре Латвии. "Не власть вы ненавидите, а жизнь" — эту фразу героя романа Натана Дубовицкого многие читатели сочли циничным перепевом максимы — "Всякая власть от Бога". Власть в спектакле "Табакерки" — лишь переносная неоновая надпись, маленькая и жалкая на фоне черноты. Не вступая в спор о власти, Серебренников на самом деле дает под дых шутнику и жизнелюбу Дубовицкому, выбивает из-под него почву: нет уже никакой жизни, поэтому и земная власть бессильна.
Но еще больнее — трудно сказать, в соответствии ли с первоначальным замыслом, или просто логика театрального исследования к этому привела — то, что сделано в спектакле с Егором. Лирический герой автора в какой-то момент вдруг хочет настоящего, человеческого, хочет настоящей любви, ради нее лишается всего состояния и едва не гибнет в руках у совсем уже неописуемых злодеев. Автор же милосердно дает ему надежду. "Все поправимо",— обещает роман "Околоноля" в финальных строчках. Герой Анатолия Белого в спектакле Кирилла Серебренникова тоже вроде бы и прозревает, и ищет спасения, и хочет верить в возможность "обнуления" личной судьбы, в перемену участи (кстати, и это важная для Серебренникова тема, судя по фильму "Юрьев день"). Но ничего не выходит, отказывает ему режиссер в спасении и оставляет умирать на бугристой графитово-черной земле. Кем бы ни был автор этого романа, финал спектакля звучит для его лирического героя как приговор без права обжалования.