От чуда к чуду // DaoMail.ru - социальная почтовая служба

web-архив: по темам » культура, искусство » другие культурные события » театр » это письмо

profile.ru
2012-09-18 00:32:13

РИА «НОВОСТИ»

В этом году директор Венецианского кинофестиваля Альберто Барбера сумел собрать в конкурсе ленты на тему Бога и безбожия.

Венецианский кинофестиваль — самый симпатичный из знаменитой тройки крупных фестивалей, в которую помимо него входят Канны и Берлин. Берлин — город вольный, живет своей обычной молодой жизнью и на фестивале не зацикливается. Каннский фестиваль — надменный и надутый, и каждый год он все сильнее надувает щеки от чувства собственной важности, и всякий раз боишься, что вот-вот лопнет. Это единственный в мире крупный фестиваль, на показы которого не пускают публику — только профессионалов, а каннская иерархия в сфере аккредитации давно уже стала притчей во языцех. Ну а Венецианский фестиваль — необычайно суетливый и похож на конкурс цирков-шапито. Кроме двух основных залов — Sala Grande и Casino, построенных еще при Муссолини, остальные фестивальные точки раскиданы по центру острова Лидо в виде белых остроконечных шатров. Это выглядит весело и несерьезно, и представить себе, что под этими куполами крутятся радикальные фильмы, опрокидывающие "веру в царя и Отечество", поначалу трудно.
Венеция только прикидывается этакой старенькой подслеповатой дамой, скрипит своими допотопными речными трамвайчиками-вапоретто, как старыми суставами, а на самом деле... у Мостры начинается новая жизнь. В кресло директора фестиваля вернулся Альберто Барбера, когда-то уже возглавлявший его и отправленный затем "в ссылку" — поднимать Туринскую синематеку. За десять лет он сделал ее лучшей синематекой мира, и вот теперь Барберу вернули в Венецию. Новый-старый директор вмиг понял, что нужно сейчас старейшему кинофестивалю мира, и в год, когда Мостре исполнилось 80 лет, вдохнул в нее вторую молодость. Для начала учредил кинорынок. Рынок, правда, пока невелик, занимает один этаж шикарного отеля "Эксельсиор", построенного в мавританском стиле. Против целого подземного города, каким является Каннский кинорынок, или трехэтажного имперского монстра-рынка в Берлине это, конечно, не тянет. Но начало положено, и теперь никто не упрекнет Венецию в замшелой провинциальности.
Затем Барбера продумал систему акцентов программы — то, чего здесь не делали давно. Он не просто привлек в программу Имена, он умудрился связать их единой сквозной нитью, единой темой. В нынешнем году этой темой стало "Бог и безбожие". Чутьем профессионала Барбера понял, что эта конфликтная тема сейчас пропитала воздух в Европе и прилегающей к ней России. И, помножив свой тонкий художественный вкус на легкую, но уверенную конъюнктурность, директор кинофестиваля сколотил программу, которой никто не ожидал.
Свой второй после почти пятнадцатилетнего перерыва фильм — "К чуду", размышления о Боге, о Вере и о Любви — живой классик мирового кинематографа Терренс Малик отдал именно в Венецию. Вторую часть своей трилогии о рае на земле — фильм "Рай. Вера" — согласился показать в Венеции любимец всех европейских фестивалей, австриец Ульрих Зайдль. Не отказался поучаствовать в конкурсной программе и Пол Томас Андерсон со своим "Мастером" — кумир любителей кружевного интеллектуального кино с завитками смыслов и железной режиссурой. Даже протеже Барберы, хитроумный кореец Ким Ки Дук, уехавший в результате домой с "Золотым львом", умудрился припаять свой новый фильм — "Пьета" —к христианскому сюжету.
Ким Ки Дук — история вообще отдельная. Большинство склонны рассматривать две версии неожиданного триумфа корейца. Первая: Майкл Манн, председатель жюри, американец, четырежды оскаровский номинант, голливудский мастодонт, очаровался "Пьетой", потому что никогда раньше не видел фильмов Ким Ки Дука. Вполне вероятно, что остальные члены жюри — тоже. Иначе они бы знали, что "18-й фильм Ким Ки Дука", как значится на экране перед начальными титрами (кореец любит нумеровать свои фильмы — а то вдруг, упаси Бог, мир что-то упустит!), в общем-то, ничем не отличается от предыдущих 17. Ну, быть может, лишь чуть меньшей кровожадностью — Ким все же повзрослел, помягчел и слегка подрастратил свою неистовость. Вторая: именно нынешний директор Мостры открыл кинематографу режиссера Ким Ки Дука, взяв в конкурс двенадцать лет назад "2-й фильм Ким Ки Дука" "Остров", и теперь кореец должен был вернуться столь же триумфально, как и сам Барбера. То есть "Золотой лев" Ким Ки Дуку — это, как принято нынче выражаться, оммаж новому-старому боссу. Ничего удивительного в такой гипотезе нет, если учесть, что всякий крупный фестиваль — это ладно срежиссированная пьеса со своей интригой, расстановкой и декорациями. В 2001-м явление Ким Ки Дука зрителю ознаменовалось сиреной "скорой помощи". Когда девушка — героиня фильма — засунула букет рыболовных крючков в детородные глубины и начала их вытаскивать с кусками плоти, за стенами Sala Grande раздался вой: катер с красным крестом спешил на помощь чувствительной зрительнице, упавшей в обморок. С того момента Ким Ки Дук пустился в плавание по фестивалям, которые призами его, мягко скажем, не баловали. Разве что в Берлине у него случился "Серебряный медведь" за сценарий к фильму "Самаритянка". Получилось комично: всем было известно, кроме тогдашнего жюри, что Ким Ки Дук не пишет сценариев к своим фильмам, снимая экспромтом. Остальные фильмы знаменитого корейца всегда оставались где-то на обочине киносмотров. Те, кто смотрит все фильмы Ким Ки Дука, уже знают его фирменный стиль, его любимые садо-мазо-приманки, его фирменный набор авторских штрихов. Это всегда красочный контекст, смачные пейзажи (вариант — колоритные интерьеры), обязательно красивая женщина и кто-нибудь перевоспитавшийся. Поверив незнакомой женщине, что она — бросившая его в младенчестве мать, жестокий бандит, истязатель должников, перевоспитывается почти стремительно. Любимый жанр Ким Ки Дука, современная притча, — жанр универсальный. В него можно запихнуть любую несуразицу и объявить это метафорой. Вот новоявленная мать сидит в доме "сынка" и вяжет ему свитер. Надо быть настороже — не иначе как плетет сети. Вот она вылавливает из аквариума единственного друга героя — угря — и готовит из него ужин. Ясно: героине ничего не стоит отправить на тот свет даже друга ради любви. И так далее. Такими псевдометафорами переполнены все картины корейского режиссера, и на 18-м фильме купиться на это невозможно. А может, он просто измором взял, количеством, а не качеством, а? То есть название фильма стало символичным для автора: взял Венецию "Жалостью".
Можно еще понять, почему не досталось "золото" Зайдлю — он стал мишенью итальянских католиков-фундаменталистов, расстроившихся из-за сцены с мастурбацией распятием и тут же подавших на Зайдля, актрису Марию Хофштеттер и на руководство фестиваля в суд. По мнению Зайдля, любовь к Христу ничем не отличается от любви всякой другой, в том числе и от той, что вызывается томленьем низа. Героиня фильма, религиозная фанатичка, всякую свободную минуту отдающая мыслям о Боге и истязанию своей плоти перед распятием, на поверку оказывается банально влюбленной в него стареющей дамочкой. Все просто, и все страшно — вот так под воздействием самообманов рушатся личности, распадаются связи.
Малик тоже хотел что-то сказать о своем понимании веры, но совсем запутался и только пробормотал. "К чуду" (или "К восхищению", как нелепо перевели название фильма для нашего проката) — томительная история любви молодой француженки русского происхождения (Ольга Куриленко) и американца (Бен Аффлек). Ну наконец-то Аффлеку не дали вымолвить ни слова в кадре — и это порадовало. Зато много говорит Хавьер Бардем, играющий тут католического священника, но если бы он взял в руки кислородный баллон вместо Библии, было бы куда органичнее. Очень много говорит и героиня, в основном — внутренними монологами о том, что такое Бог и где его найти. Тут обычно подключается Бардем, и они начинают говорить наперебой. В фильме к тому же есть явные жертвы монтажа "Древа жизни" — например, громадная черепаха, проплывшая по экрану ни к селу ни к городу. После показа зал закричал: "бу-у!" Малика было жаль, но, к счастью, он никогда не ездит на фестивали.
Где тонкая грань между верой и культом личности, размышляет и Пол Томас Андерсон в "Мастере". Прелестный блондин с мягким взором, немного философ, немного писатель, немного психолог, немного харизматик — это Ланкастер Додд (Филипп Сеймур Хоффман), человек, совершенно случайно похожий на Рональда Хаббарда.
И его неожиданный друг Фредди (Хоакин Феникс), он же подопытный кролик а-ля Шариков, моряк-дембель с повадками непредсказуемой гориллы и острым желанием тепла. Он хотел тепла, а сотворил кумира. И теперь они никуда друг без друга. Такая вот тоже вера, почти по Зайдлю. Любимый актер Пола Томаса Андерсона, Филипп Сеймур Хоффман снялся уже в пятом фильме этого режиссера. Хоффман обладает внешностью добродушного крепыша, глаза которого могут быть одновременно теплыми и ледяными. Его голос сладок и холоден одновременно, его глаза добродушны и жестоки, а манеры вкрадчивы и железобетонны. И все это сразу, вместе, в одну секунду, здесь и сейчас. Оба актера из "Мастера" уехали в Америку с Кубками Вольпи (призы за лучшие актерские работы Венецианского фестиваля), а Андерсон составил им компанию с "Серебряным львом" за режиссуру.
Это может показаться удивительным, но самым холодным фильмом в венецианском конкурсе оказался российский. "Измена" Кирилла Серебренникова — картина, задуманная как выдержанно-страстная, но на деле получившаяся холодной и длинной, как забытая в морозильнике змея. Драма о том, к чему ведет "скрещенье рук, скрещенье ног, судьбы скрещенье" в чужих постелях, сконструирована с зарубежными актерами во вненациональных интерьерах и экстерьерах, что должно напоминать о том, что в грехе "нет ни эллина, ни иудея". Что запоминается, так это нечеловеческие, словно одолженные у уссурийской тигрицы глаза немецкой актрисы Франциски Петри и латышская актриса Гуна Зариня, сыгравшая следовательшу без особых половых признаков. Такое среднестатистическое европейское кино, вполне умелое, для России даже более чем, но изумляющее равнодушием на грани отвращения автора ко всему, что он делает. Мужчины в фильме — тупые мачо, женщины — суки, менты — мачосуки. На этом поток эмоций исчерпан. Но принимали фильм на удивление доброжелательно: в Европе такое кино пока не надоело, и с точки зрения российских отборщиков протолкнуть именно этот фильм в Венецию было мудро. По крайней мере, мы прозвучали.
В предпоследний день зрителю выкатили Алексея Балабанова, "Я тоже хочу" — так называется его новый фильм. Пять аутсайдеров — Музыкант, Бандит, Алкоголик, папа Алкоголика и Проститутка — отправляются на некую зону (ага, "Сталкер" тут рядом), где торчит Колокольня счастья. Если повезет — она тебя "заберет", и ты умчишься порывом ветра в счастливую вечность. Не повезет — навернешься холодным телом на снег, где останешься навеки: трупы тут не собирают. Под конец фильма появляется шестой персонаж с внешностью заросшего доходяги. "Ты кто?" — спрашивают его герои. "Я кинорежиссер, член Европейской киноакадемии", — отвечает тот, прежде чем упасть носом навечно в сугроб. Этого Шестого играет сам Балабанов, и грустную ноту всего фильма венчает пронзительная и очень интимная струна.
Два слова, отдельно — о документальной ленте Любови Аркус "Антон тут рядом" о юноше-аутисте, который после смерти матери оказался никому не нужен, кроме самой Аркус и ее съемочной группы. Трагическая история одинокого талантливого инвалида, который не то что улыбаться — говорить не умел, в глаза смотреть не умел (некому было), и весь мир от него отказался, даже добрые волонтеры. И как произошло чудо. Тот самый хеппи-энд, который во всяком художественном фильме выглядел бы смешной фальшью. Но чудо произошло — и теперь никакой Зайдль нам не страшен: он искал Бога там, где его нет, и хотел наказать вечным безбожием. А Аркус искала там, где он только и может быть. Так вопрос Веры стал ответом Веры. Чем не драматургия, чем не пьеса для одного из самых старых городов Европы, от которого, казалось, остались лишь декорации? Венецианский фестиваль оказался мнимым больным — кадры решили все.

Источник

web-архив: по темам » культура, искусство » другие культурные события » театр » это письмо