Писатель Вадим Левенталь — о том, почему «Немцы» Александра Терехова не являются сатирой

Вадим Левенталь. Фото из личного архива

«Национальный бестселлер» в минувшее воскресенье присудили «Немцам» Александра Терехова. Победа это и заслуженная, и ожидаемая — неожиданностью стал только беспрецедентный отрыв: в истории премии ни разу не было такого, чтобы за одну книгу проголосовали четверо из шести членов жюри.

Тем не менее споры вокруг Терехова вообще и «Немцев» в частности не утихают. Причем в спорах этих и хулители, и доброжелатели романа то и дело садятся в лужу. Одни нахваливают «сатирических» «Немцев» за разоблачительный «антисистемный» пафос, другие — ругают за то, что сатира-то это сатира, вот только плохая сатира, недотянутая. И мелодраматическая линия сатире мешает, и вообще, были бы герои почеловечнее, будь роман более бытовым, точнее стрелял бы.

Надо, кажется, напомнить определение сатиры: сатира есть осмеяние, но осмеяние с обязательной высоты — истины, нравственности, морали. Ювенал — сатирик, не потому что читать его смешно, а потому что он точно знает высокий идеал и всё время его транслирует. Поэтому, да, Терехов плохой сатирик, как и Кафка, и Гоголь — сатирики никудышные. Они — визионеры, обуреваемые видениями ада («тени иных миров» — в терминах Набокова).

«Немцы» в действительности — не что иное как трагедия в изначальном смысле этого слова: то, что хорошо начинается и плохо заканчивается (поэтому, прошу прощения у более лучше просвещенных коллег за хрестоматийный пример, Данте писал именно комедию, которую уже только его творческие наследники назвали «Божественной»). «Немцы» и есть движение от благополучия — преуспевающий чиновник, юная красавица, новая квартира — к краху: жизнь размалывает героя в мелкое крошево, и нет никакой одной-единственной причины, по которой это происходит — это только сила рока, абсолютное зло жизни.

Жизнь, по Терехову, и есть зло, и тот, кто захочет обвинить писателя в мизантропии, пусть предъявит ту же претензию всем мизантропам мировой литературы — от Августина до Сартра. Жизнь отвратительна, и именно отсюда — отталкивающие условно-эротические сцены, которые вызывают такое искреннее недоумение у критиков-девушек. Да, именно потому что секс есть торжество ничем не сдерживаемой жизни белковых тел, он тошнотворен.

Содержание «Немцев» вовсе не политическое, а экзистенциальное — они, грубо говоря, о том, что человеком можно остаться, только умерев, — и потому смешны политические претензии к Терехову, повторяемые из раза в раз еще с выхода «Каменного моста». Терехов, говорят нам, не выполнил условия общественного договора, недостаточно четко обозначил неприятие сталинизма и сталинской эпохи. Вот ведь что смешно: человек написал сложнейший, многоуровневый текст об эпохе, а ему говорят: почему ты, такой-сякой, не написал прямо, что ненавидишь Сталина? Теперь, кажется, принято в связи с Тереховым вспоминать Довлатова, так вот в «Заповеднике» был момент, где героя спрашивали, за что он любит Пушкина, герой начинал про Гете и Ренессанс, но его грубо прерывали: Пушкина надо любить за то, что он наша гордость! Так и тут: пишешь про сталинскую эпоху — изволь написать, что Сталин ел детей на завтрак, а не то запишем тебя в сталинисты.

Ну а раз сталинист, да еще и нас девушек облыжно выставляет существами из плоти и крови, то — куда уж без этого — конечно, и пишет плохо. По-советски пишет. Наречия неправильные использует, иносказания не к месту, природу описывает — плохо. Вот Анатолий Гаврилов пишет хорошо — ни иносказаний, ни описаний, — а Терехов плохо. Коротко говоря, если в предложении в среднем больше пяти слов — это плохо. В абзаце больше трех строк — подозрительно. Вообще толстые книжки невыносимы, в книжке не должно быть больше ста страниц, и крайне желательно, чтобы они были небольшого формата. Проза любая отвратительна, не мучайте нас ею. Вот Вишневецкий пишет хорошо — всего-то страниц тридцать, — а Терехов плохо. Ну да Вишневецкий и про Сталина прямо говорит, что людоед, и живет в Штатах, и вообще ориентирован правильно — хороший писатель. Синтаксическая сложность, интонационное разнообразие — к чему это всё? Ты скажи прямо: Сталина ненавидишь? На Болотной был? А на прогулке с писателями? Не был? Какой же ты тогда писатель? А вот такой — советский, ату его!

Для полного дежавю не хватает только риторики в духе собрания партактива: писатель Терехов позволил себе непозволительную неопределенность в освещении современной политической обстановки, в новом романе не высказал прямо своего отношения к правящей партии, неоднозначно написал о ненавистном СССР and so on.

Ну да, не высказал. Так ведь вы уже высказали — достаточно. Писатель своим делом занимается — прозу пишет. Прозу, от которой сердце в груди поворачивается. Ну, у кого есть оно, сердце.

Источник