Горан Брегович — о своей счастливой судьбе и о том, почему музыканты никогда не врут

Горан Брегович. Фото: ИЗВЕСТИЯ/Владимир Суворов

3 июня композитор Горан Брегович, автор музыки ко многим фильмам Эмира Кустурицы и ответственный за распространение балканской музыки во всем мире, выступит на фестивале «Дикая мята». Накануне визита в Москву маэстро ответил на вопросы «Известий».

 —

Вы востребованы, успешно работаете в кино, ваши песни записывали прекрасные вокалисты, у вас свой оркестр, много гастролей, вы молодо выглядите... Вы счастливчик, не так ли? 

 — Да, я считал себя счастливчиком с самого начала. А начинал как музыкант в стрип-барах, и это было круто, потому что я видел куда больше обнаженных женщин, чем любой мой ровесник в бывшей Югославии. Для меня это было как знак свыше: чувак, ты будешь жить весело и красиво. Потом я учился на философском факультете; это было время социализма, и мне грозила судьба стать профессором марксизма. Но в последний год обучения в университете я стал рок-звездой — и это тоже была везуха.

—

Не тоскуете по временам своей первой группы,

Bijelo Dugme

?

 — Нет, всему свое время. В социалистической Югославии, как и в СССР, рок был востребованнее, чем на Западе, а все потому, что был не столько музыкальным, сколько социальным феноменом. Я не верю что русский или югославский рок-н-ролл оставил большой след в мировой музыке. Но они, как ни крути, противостояли системе — это было самым важным.

— Как вы пережили распад Югославии и последовавшую за ним войну?

— Грех говорить, но самое большое мое везение сложилось благодаря этой чудовищной трагедии. Я в это время был во Франции, там и остался. Дома меня знали все, а там я был абсолютно никем, пришлось начинать с самого начала. Такое состояние всегда прекрасно, потому что у рок-звезды есть масса плюсов, но рано или поздно всё оборачивается рутиной — гламурной, но, увы, рутиной. И шанс забыть о том, что ты — рок-звезда, тоже был, я считаю, везением. 

— Чем конкретно одарила вас эта «забывчивость»?

— Я много и упорно работал. При коммунистах я не сильно напрягался — зарабатывать много не имело смысла: налоги были чудовищные. Когда пришлось начинать все сначала, я открыл для себя красоту труда. Работал, как обычный сапожник, учитель, журналист — да кто угодно. И все, кого я считал и считаю важными для себя, кто формировал меня как артиста, — писатели, художники, композиторы — работали как звери, по 10 часов в день.

— Несколько ваших мелодий путешествуют из альбома в альбом в разных исполнениях. Вам нравится, как они звучат?

— Мне всегда нравится, как мои песни звучат на других языках. Нравится, что моя музыка становится мостиком между разными странами и культурами. Оркестры в Турции и в Швеции и играют, и звучат совершенно иначе, ноты одни и те же при этом. Мне нравится, как мои песни рождаются заново. Думаю, я еще не раз обращусь к этой идее.

—

Вы создали свой вариант истории Кармен, прославленной Жоржем Бизе. Не собираетесь ли обратиться к другим известным сюжетам?

 — У меня есть заказ на следующий год, он касается истории Орфея, так что, скорее всего, в 2013 году появится новая опера. Думаю, у нее будет счастливый финал.

— Где ваше место на музыкальной карте мира?

— Знаете, я происхожу из весьма небольшой культуры. Купите энциклопедию, какую-нибудь «Большую историю музыки» — там не будет никого из нас. Возможно, я буду первым, кто туда попадет, так что происходящее со мной — настоящее, большое чудо. Наверное, это первый раз в истории: маленькие культуры начинают влиять на большие. Не только в музыке, но в литературе, кино... Я ответил на ваш вопрос? 

—

Есть хрестоматийная фраза, которую приписывают Михаилу Глинке: «Музыку сочиняет народ, а мы, композиторы, лишь аранжируем ее». Вы согласны?

 — Все великие композиторы работали с помощью одного метода — не только брали из традиции, но и делали так, чтобы многое оставалось после них, когда придет кто-то новый. Стравинский, Бородин, Боно, Маккартни — это универсальный метод. Музыка — это самый старый человеческий язык. В Германии нашли флейту, которой 200 тыс. лет. Так что человек сочинял музыку до того, как научился говорить, до того, как занялся политикой, религией, да чем угодно. Говоря языком музыки, не соврешь. Вот, скажем, писатели: Салман Рушди пишет на английском, Милан Кундера — на французском, это возможно, хотя первый — не англичанин, второй — не француз. А когда хороший композитор сочиняет музыку, всегда понятно, откуда он.

—

С какой программой вы едете на фестиваль «Дикая мята»?

 — Буду играть довольно много нового: представляю вторую часть моего альбома «Алкоголь» — Champagne for Gipsy. Но, конечно, будут и старые песни. 

Источник