Театр под управлением Табакова сыграл премьеру с Табаковым О.П. и Табаковым П.О.
На афише спектакля – дверь с номером "1978". Закрытая, но не запертая. Двери в прошлое у нас не запечатывают. За ней, на сцене, – квартира "ненужных вещей" - корешков неразрезанных книг, расставленных по цвету, сувениров, некопеечных мелочей. В этой богатой обстановке живут "типичные представители" "простой" советской элиты. Проходные комнаты создают мнимое единство семьи в трех поколениях. Не семейное гнездо, общежитие. О приметах времени и времени как плохой примете, о том, что и что именно "бытие определяет" спектакль Константина Богомолова "Год, когда я не родился", представленный в рамках открытого фестиваля искусств "Черешневый лес". Пьеса Виктора Розова, положенная в основу спектакля, задумывалась как "семейные сцены в двух действиях". Сцен хватает и темы их вечны, как и их участники – "отцы и дети", "жены и дочери"… Есть здесь и зять, женившийся скорее на тесте, чем на его дочери, которая " в семье своей родной казалась девочкой чужой". Семья, что называется, своего времени, большая, занимает шесть комнат. Но ее бытовые дрязги стали только поводом для режиссера рассказать историю Семьи, занимавшей когда-то одну шестую часть света.
"Год, когда я не родился" играют о 1978- м, но икается от него в 2012: год за два. И десяти отличий не наберется. На сцене "Боржоми" на столе, у нас – разве что в подполье. На экране сценическом – программа передач советского телевидения: пионер, дискантом выводящий песню о войне, программа о селекционной работе с георгинами, поэт-пародист Александр Иванов, Иосиф Кобзон, парад и салют. На экране домашнем - ежедневные концерты ко дню и по случаю, "Квартирный (дачный, медицинский, семейный, половой etc.) вопрос", Дмитрий Быков (если повезет), Иосиф Кобзон, парад и салют. И тогда, и теперь Олег Табаков (многие лета!) на сцене. Официальные новости стали мало отличаться от советских старостей – только датой и окраской (даже не политической, а просто тем, что стали цветными). Разве что милиция сменила имя и разменяла понятия о чести и долге. Все-таки "винтаж" и "ретро" у нас никогда не выйдут из моды, будь то вещи, или идеи. Уточнить бы, распространяется ли знаменитое "вино с годами только лучше" на дешевый портвейн?
Спектакль в сущности о том (вернее, и о том), что мы сняли с повестки дня знаменитое гамлетовское: "Порвалась дней связующая нить". "Никто не забыт, ничто не забыто" - поистине стало национальным девизом РФ. Только девиз этот распространился дальше великого подвига солдат-победителей, он объял и мелкое, и мелочное, вроде чашек с отбитыми ручками, пылящимися на полках "на память". Мышление на перспективу, расчеты на будущее и стабильность, идентичная натуральной (без консервантов и регуляторов кислотности) оставили нам от "Гамлета" только один вопрос. И тот от переводчика: "Какое, милые, у нас тысячелетье на дворе?".
Программка спектакля снабжена фотографией с демонстрации с флагами, созвучными по цвету Красной площади. Символика партии затерта, но сомнений не вызывает. "Кипятковая вязь" тех дней "не простыла" (с книжной полки в сценической квартире с печалью глядит С.Есенин), но регулярно подогревается. Выходят и сегодня с красными гвоздиками, флагами, идеалами на демонстрации и шествия, идут, правда, вразвалочку, годы не те, но убежденно и верно. Верно не столько лозунгам, сколько памяти, своей молодости. В спектакле разыграно стихотворение Эдуарда Багрицкого, упомянутое в пьесе, про "Валю-Валентину". Но Богомолов-филолог одной строчкой не ограничивается, преподносит целиком с:
"Пусть звучат постылые, Скудные слова - / Не погибла молодость, / Молодость жива! / Нас водила молодость / В сабельный поход, / Нас бросала молодость / На кронштадтский лед. / Боевые лошади / Уносили нас, / На широкой площади / Убивали нас. / Но в крови горячечной / Подымались мы…" На сцене представитель молодости держит в руках проецируемый на экран красный (с кровоподтеками) стяг со знаменитой эмблемой на тему "хочешь жни, а хочешь куй". Изображение смещается, и вот уже красное древко проходит аккурат по венам знаменосца. "Тридцатые, хорошее было время, верно?" - с сентиментальной улыбкой подмечает подруга юности главы семьи Судаковых (Надежда Тимохина).
"Чтоб земля суровая / Кровью истекла, / Чтобы юность новая / Из костей взошла". Такими плодами "из костей", ими удобренная, и разрешается наша земля, где пшеничные поля легко трансформируются в поля брани. Теми, кто "удобрял" взращиваются новые "кадры". В спектакль вшит диалог Егора (Александр Голубев) с ушлым (перспективным) коллегой (Вячеслав Чепурченко) о ценах на ценности. Дальновидный кадр заверяет, что поколение отцов, живших в нищете и разладе, тяготеет к ценностям материальным, удобствам быта. "Дети" же против материального благополучия тоже не возражают, но для них это не предел. "Порядок восстановить!" - говорит представитель поколения берегов не видящих, и все бы ничего, но нехитрые подсчеты, сделанные режиссером и озвученные со сцены, показывают, что сегодня именно это поколение, заматеревшее в 70-80-е, стоит "у руля".
В спорном спектакле (герои спорят в нем, зрители о нем) бесспорно одно – декорации Ларисы Ломакиной. Художнику, когда-то сумевшему разместить на миниатюрной сцене "Табакерки" квартиру с кухней и лестничной клеткой (спектакль "Старший сын"), на этот раз досталось королевство побольше. Герои пьесы В.Розова живут вольготнее (по метражу, да и вообще), чем герои А.Вампилова, потому на сцене МХТ им. А. Чехова выстроили квартиру в шесть комнат со всеми удобствами. На "чердаке" сцены – экран, на котором, как в мониторе охранника-консьержа, отражается все происходящее во всех комнатах. Многообразие точек зрения героев выражено и визуально- зрители видят происходящее с разных точек и ракурсов. Видят очевидное (оливье на праздничном столе – отголосок семейных дрязг из громкого спектакля К.Богомолова "Лир") и неприглядное (измены, притворство, ноги под потолком…). При желании, спектакль можно смотреть как фильм, игнорируя сцену (подарок для галерки, "большое видится на расстояньи"), эстетика кино в нем превалирует над театральной: сцены выстроены как кадры, да и монтаж текста подчинен этой "раскадровке". Нет в этом слиянии экранного и сценического новомодного эффекта или эклектики, нет наложения или подмены. Форма эта позволяет рассказать (показать) о героях то, в чем они сами себе не признаются, чего не замечают в себе и вокруг. Оттого многочисленные паузы здесь, порой, красноречивее слов.
Впрочем, публика, по привычке, охотнее реагирует на текст. Розовские реплики не потеряли ни актуальности, ни юмора, ни остроты. Памятен и сохраненный на пленке спектакль по этой же пьесе с Анатолием Папановым в главной роли. Спектакль отличный по настроению, ритму, подтексту, оставляющий призрачную надежду на светлое будущее. С тех пор автора пьесы успели вывести с афиш, подзабыть, перевести "во второстепенные", но его слово и темы явно пришлись ко времени. Текст сокращен, отретуширован, доведен до соответствия задумке режиссера. Константин Богомолов не только подробно изучил биографию своих героев, но и додумал их будущее. Соотнес художественный вымысел с исторической правдой, даты с темпераментами. И вышло, что для одних замаячил десятилетний Афган (тема непрестанной войны – одна из болевых в спектакле), для других – шест в ночном клубе, третьи – затянули будущее петлей на шее. "Забываю о времени, которого не хватает", - говорит в интервью советскому (другого и не было) телеканалу цветовод-любитель. Для зрителей эта фраза обретает иной смысл. Время без действия передает спектакль. Публика перешептывается, вспоминая и глядя на школьную форму, пластинки "The Beatles", каемочки сервизов и прочий "антиквариат" молодости. Актеры же, в этих явно переигрывающих их предлагаемых обстоятельствах, намеренно проговаривают текст, произносят его без знаков препинания и интонаций, устало. Сцена завешена микрофонами, но слышно не все и не всех (в особенности актеров помоложе), кажется, в стремлении жить на сцене как в жизни здесь пренебрегли сценической речью (тут бы кстати пришлось название первоисточника – "Гнездо глухаря"). Но есть и яркие (не на фоне, а сами по себе) актерские работы. Роза Хайруллина в роли торговки овощной лавки производит фурор, срывает аплодисменты и акапелло (крик-плач-стон) Дарьи Мороз. Дуэт Олега Табакова и Натальи Теняковой не вызвал сомнений ни до, ни после спектакля – кажется, они не играют, настолько органичны, присутствуют как свидетели эпохи. Табаков-младший - еще один пример того как, хорошо, плохо ли, но вьется "связующая нить". Для юного актера, студента театрального колледжа (еще одно детище его отца), эта роль – уже не дебют на профессиональной сцене, как оговорено в программке, но пока она великовата, на вырост. Острого и важного для пьесы конфликта отца и сына явить не получилось - быть может из-за конфликта с ролью. Впрочем, стоя на сцене с отцом, в роли его сына, у актера есть пример и ориентир "в кого" расти. Олег Павлович Табаков стал когда-то воплощением "розовского мальчика" в спектакле (а потом и фильме) по пьесе "В поисках радости". Тогда его герой дико кричал от боли за погубленных рыбок ("Они же живые!"), нынешний же персонаж ("не кочегар, не плотник, - партийный работник) "впервые сердце почувствовал" после не назначения на маячащую на горизонте должность. "Год, когда я не родился" Константина Богомолова кажется закономерным в череде его спектаклей "Старший сын", "Wonderland –80", "Лир". Объединены они темой роли истории в истории. Речь, конечно, об Отечестве и памяти, в которой "такая скрыта мощь, что возвращает образы и множит". Звучит в спектакле незатейливая песенка про "нефтяных королей", - кто же мог подумать, что она в сочетании с "все могут короли" - станет сегодня неофициальным гимном. "Жениться же по любви" королю с народом никак не удается, – то обман, то насилие. Может и впрямь стоило бы сделать аборт – прервать бремя беременности прошлым. "Год, когда я не родился" ведется от лица нерожденного, самого счастливого из всех персонажей.
Но не все так мрачно. Уморительная (во всех смыслах) постановка предрекает торжество свободы и сестры ее справедливости: Роза Хайруллина напевает блатную классику с текстом "свобода –ля, свобода –ля, свобо-о-да…". А далее титры, аплодисменты и конец. Промежуточный. Ведь в разросшейся как опухоль квартире все еще царит затхлый дух. Дух времени. Проветрить бы! И лучше ветром перемен.