Дмитрий Крымов — об Анатолии Эфросе, уроках прошлого и о том, как правильно понимать Фрейда

Дмитрий Крымов, фото: Игорь Захаркин

Большую часть жизни Дмитрий Крымов был театральным художником, работал совместно со своим отцом Анатолием Эфросом. В режиссуру пришел из педагогики. В 2004-м поставил со своими студентами «Недосказки» — спектакль, который стал началом и Лаборотории Крымова, и нового театрального направления, где образы способны заменить слова и приумножить смыслы. Накануне премьеры спектакля «Горки, 10» режиссер  ответил на вопросы «Недели».

— В «Горках, 10» используются тексты пьес  «Кремлевские куранты» и «Оптимистическая трагедия». Чем вызван интерес к забытой советской драматургии?

— Мы изменили драматургию словесно и визуально. Это лишь повод для разговора о наших представлений о норме. О том времени, когда «все было хорошо» - Ленин сидел на пыльном чехле, как на картине Исаака Бродского, и читал газету «Правда» (декорация первого акта спектакля воссоздает картину Бродского  – «Известия»). Сейчас совсем другая жизнь. Мозги в другую сторону работают. Я ловлю себя на том, что мне интересны моменты трансформации покоя в непокой, привычного - в непривычное, пустоты – в наполненность, маленького - в большое. Вы думаете, что слон большой? Присмотритесь, по сравнению с ихтиозавром он маленький. Это попытка, используя театральный язык, на примере Ленина понять, как реальность и видимость разнятся. За три минуты на твоих глазах спокойная картина может превратиться в сумасшедший дом.

— Обращение к пьесе «В поисках радости» - это и отсыл к знаменитой постановке вашего отца?

— Конечно, нет. Просто потребовался некий наплыв настроения, и мы использовали центральную сцену пьесы Розова, когда главный герой рубит шашкой мебель.

— Ваши актеры – люди молодые. Литературная основа не вызывала у них отторжения?

— Нет, если изначально договориться, для чего мы делаем это делаем. Спектакль «Горки, 10» не про Ленина, не про Дзержинского, не про старшину Васькова и погибших девочек из пьесы «А зори здесь тихие». Это про ситуацию, которая повторяется. Мнимая доброта часто превращается в монструозную клоунаду и ужас.

— Чем объяснить вашу потребность в советской истории?

— Ну я же не жил при крепостном праве, в Италии времен Возрождения или в Англии времен Диккенса. Я жил, где я жил. Вот я постоянно покупаю соломку, которая перед вами стоит. В детстве моя мама (театральный критик Наталья Крымова – «Известия») поджаривала ее в духовке, мы ее ели с маслом. Эта соломка для меня, как наркотик, потому что она родом из детства. Слава богу, она до сих пор продается.

— Можно ставить про сегодняшний день — про события на Болотной площади, например.

— Если бы я не интересовался настоящим, не ставил бы «Оптимистическую трагедию», где все стреляют друг в друга из-за кошелька. Можно писать хореем или пятистопным ямбом о современных проблемах, но главное, что бы тебя от них трясло. Театральный язык не должен быть лобовым. Нужно уметь говорить про красное через зеленое, про стул через два стула. По-моему, наличие рампы подразумевает какое-то отстранение. Почему люди боятся идти на несанкционированный митинг? Потому что не хотят дубинкой получить. А откуда они знают, что это больно? Папа шлепал или больно ударились в детстве. Прошлое нам подсказывает, что мы чувствуем в настоящем. Весь Фрейд про это на самом деле, а не только про то, о чем все думают. У него есть потрясающее исследование, посвященное скульптуре Моисея Микеланджело. Что делал Моисей за 13, 10, 5 минут до того, как принял эту позу. Чтение, от которого невозможно оторваться, познание психофизиологии человека. 

— Работая рядом с отцом, вы были непосредственным свидетелем многих важных для истории театра событий. Не планируете написать мемуары?

— Мне некогда. Кто-нибудь напишет. Лучше делать что-то новое во имя того прекрасного, что было когда-то. Писать о прошлом, которое меня переполняет, не хочу. Я может и разговариваю с ним через спектакли. Это способ извинения и поклонения, спора и разговора. Я хочу жить своим сегодняшним ощущением от человека, который передо мной. Думаю, такой компании, как наша, нет нигде. Она, наверное, скоро развалится. Или когда-нибудь развалится, как и все. Понимаю ли я это? Понимаю. Боюсь этого? Боюсь. Но хочу каждый день приходить на репетиции, делать спектакли.

— Пять лет назад вы с режиссером Евгением Каменьковичем набрали совместный курс режиссеров и сценографов. Довольны результатом?

— Ошибкой было учить на первом курсе художников и режиссеров отдельно. Непонятно было, как их соединить. Уметь сговариваться – это грандиозное умение, которому очень трудно научить. Наши студенты не понимают, что им придется жить вместе и не находят сил подавить собственное самолюбие, глупость и бездарность. Впрочем, это профессиональная болезнь многих работников театра. Найдите хороший театр, где хорошо примут чужака. Нет такого учреждения. Прежде чем выжить в театре, нужно дохлую крысу съесть, не закусывая. Я вот всегда думаю, мы тут сидим со студентами, пьем чай, разговариваем о хорошем, а как они выйдут и с этим театром столкнутся? Ужас. На некоторых лица потом нет, некоторые выдерживают, но это очень трудно.

— Несмотря на разочарование, вы набрали в этом году новый совместный курс.

— Третий раз набираю курс – и все разные. В этом году поступал такой контингент, что я хотел бросить это дело. Переубедил меня Олег Кудряшов (режиссер, профессор РАТИ – «Известия»). Сказал, что бывают «грибные» и «не грибные» года, а долг педагога искать грибы. А сейчас я очень рад, что к ним прихожу, они набирают как экскаваторы впечатления и становятся лучше на глазах.  Когда я учился, девочек на постановочный факультет не брали. Их засып

али на экзаменах - декан просил по памяти нарисовать устройство швейной машинки. Если не рисовали, то их не брали. Время поменялось, и я учу, в основном, девочек. Правда, на последнем курсе есть один мальчик. Единственный нормальный мальчик из тех, кто поступал.

— Что дает профессии приток женщин?

— Я не могу сказать, что это плохо. 10 лет работаю с двумя своими бывшими студентками. У них совершенно мужская рука. При полной женственности художественное сознание у них хваткое – зазеваешься, у тебя будет топор по рукоятку вогнан в лоб. Они очень строгие. Им часто не нравится то, что я предлагаю. Я к ним прислушиваюсь. У них есть вкус. Они перестали быть моими ученицами. Мы работаем, как партнеры. А почему мальчиков таких нет, я не знаю.

Ближайшие спектакли Дмитиря Крымова:

"Опус №7", 7 и 8 февраля, 19.00 

"Торги", 9 февраля, 19.00

Источник