DaoMail - путь письма
социальная почтовая служба (beta-версия)
весь DaoMail
вход / регистрация
Гость
ваша подписка (0
реклама
«Васильев знает одну тайну: первым делом режиссеру нужно ужаснуться»
| text | html

web-архив: по темам » культура, искусство » другие культурные события » театр » это письмо

2012-01-13 20:45:15

Режиссер Александр Огарев о спектакле «Тайна пропавшего снега», лжеучениках Анатолия Васильева и ссоре с мастером

«Васильев знает одну тайну: первым делом режиссеру нужно ужаснуться»

фото: Наталья Чебан

В «Школе драматического искусства» впервые состоялась премьера детского спектакля «Тайна пропавшего снега» по пьесе Ксении Драгунской. Режиссер постановки Александр Огарев ответил на вопросы «Известий». 

— Работая над детским спектаклем «Тайна пропавшего снега», вы использовали те же методы, которые используете для «взрослых» постановок?

— Анатолий Васильев учил нас не только мистериальному, но и игровому театру, который как нельзя лучше подходит для детского театра. При работе в других театрах я часто привожу простые примеры из детских сказок. Это дает возможность договориться с актерами, как с детьми, об открытости правил игры. Когда приходишь в чужой коллектив, всегда пытаешься привить свое понимание театра, но учитываешь местные традиции. Бывает, актер перестает тебя понимать и начинает сопротивляться. Тогда нащупываешь какое-то взаимокомфортное состояние.

— В «Месяце в деревне» в Театре Маяковского вам удалось воплотить задуманное?

— Нет, того, что я хотел, не получилось. Получился компромиссный вариант. В первом акте, как раз там, где необходимо ощущение легкости, фантазийности, безусловного вхождения в стиль, есть проблема разностильности. Из-за того, что кто-то из актеров доверял больше, кто-то — меньше, получился компот.

— С чем связано появление в вашей постановке такого загадочного Беляева?

— У Алексея Фатеева, с которым мы начинали репетировать, герой получился более ясный. С Юрием Колокольниковым, вошедшим в спектакль значительно позже, мы не смогли договориться о главном — любит ли Беляев Наталью Петровну? Несмотря на все наши страстные и длительные разговоры, у Юры сомнения остались. Он выполняет мизансцены, но внутренне сопротивляется рисунку роли.

— Почему, в отличие от старшего, «потерянного» поколения учеников Анатолия Васильева, ваше, младшее, больше приспособлено к жизни?

— Может, это наглость, но я считаю, что наша группа прошла с Васильевым весь путь, который только возможен. Участвовали в опытах, когда нужно было импровизировать на протяжении двух часов, не ошибаясь, удерживать зрительское внимание. Мы годами делали этюды по Чехову — это изматывающий тренинг для души. Когда он длится годами, труппа бурлит изнутри, ее корежит. Мы выдерживали. Благодаря этим испытаниям мы лучше изучили профессию и меньше кичимся посвященностью.

Если бы у меня была возможность заниматься лабораторным театром, я бы им занимался, но ведь это «квартирный вопрос». Если у людей есть место, они не думают о том, где бы им заработать. А если такого островка нет, то есть два пути. Первый: ты годами ждешь, чтобы получить возможность родить выстраданную вещь, не имея никаких гарантий, что она будет профинансирована и не останется в набросках. Второй: смело идешь в театр и все, что ты знаешь в профессии, пытаешься применить.

— Вы ушли из «Школы драматического искусства» спустя 17 лет.

— Я провел здесь достаточно большой период жизни, отрешившись от всего. Нам было интересно. В 2000 году, когда я решил поставить первый спектакль, Васильев ревниво к этому отнесся, даже хотел меня уволить. Вступился Игорь Яцко (актер и режиссер, сейчас — художественный руководитель «ШДИ». — «Известия»), который так бурно меня защищал, что разбил в коридоре несколько фонарей. (Смеется.) Это произвело впечатление на Васильева, и он решил меня оставить, правда, с тех пор мастер стал холоден со мной.

— А вам важно мнение Васильева о ваших спектаклях?

— Он видел одну мою работу — «Дети священника» в Театре имени Пушкина. Одобрил ее, сделал два замечания, которые я постарался исправить. И больше он не посещал мои спектакли, хотя я уже успел получить «Золотую маску». Я не помню, чтобы Васильев ходил на постановки других учеников. Он осторожен. Наверное, когда у кого-то будет очевидный успех, он придет и что-то скажет.

— Не обидно?

— Ну как, это же мастер. Что на него обижаться? Он имеет свою позицию.

— В процессе работы вы внутренне с учителем советуетесь?

— Скорее вступаю во внутренний диалог. Предположим, я ставил «Три сестры» во Владимире, а мы много с Васильевым занимались «Тремя сестрами». И я намеренно из мощного, глобального разбора Васильева ничем не воспользовался. Есть ученики, которые подробно, до мизансцен, его копируют, и называют это последованием. Они утверждают, что продолжают дело мастера, в то время как мы скурвились. Мне смешно это слушать: слепое копирование не передает сути театра, которым мы занимались.

— Как вы воспринимаете возвращение учителя?

— Это радостный момент. Проработав с ним много лет и увидев другие школы, я понимаю, насколько мощнее его знание о театре. Оно вымученно бессонными ночами (Васильев спит по 3–4 часа в стуки). Кроме того, он никогда не занимался ремесленничеством. Каждый раз как вселенную, как бесконечность заново открывал театр.

Васильев знает тайну — первым делом режиссеру нужно ужаснуться, понять и постигнуть невозможность задач, перед ним стоящих. Его ученики начинают с таких текстов, которые осилить невозможно: «Диалогов» Платона, Эразма Роттердамского, трактатов Оскара Уайльда. Когда приходит ужас и осознание, ты встаешь на путь постижения профессии и перестаешь радоваться своим достижениям. Ведь многие режиссеры находит свой стиль и долго на нем успешно существуют. Захват этого островка — еще не захват континента. Сидеть на нем и думать, что ты увидел мир — опрометчиво. Я думаю, из его учеников так мало осталось практикующих режиссеров именно потому, что мы осознали: либо надо делать хорошо, либо уходить.

Источник



web-архив: по темам » культура, искусство » другие культурные события » театр » это письмо








© 2004-2024 DaoMail.ru