Культура

Читаю

0

В свет вышла книга об актрисе Зинаиде Райх

Обозреватель "КП"

Ольга Кучкина написала книгу о Зинаиде Райх

21.11.2011

В свет вышла книга об актрисе Зинаиде Райх -  женщине трагической судьбы, которая в свое время была спутницей двух великих людей: поэта Сергея Есенина и режиссера Всеволода Мейерхольда. Написала книгу

Ольга Кучкина, обозреватель "Комсомольской правды". Вот фрагмент из нее. Действие разворачивается в 1919 году - когда брак Есенина и Райх уже дал трещину.

В Москве, в кафе "Стойло Пегаса", Сергей и Зинаида отмечают день рожденья дочери. Тане ровно год. Они поднимают бокалы с вином, она смотрит в его синие, он – в ее темно-вишневые, и прежний холод одиночества вдвоем растворяется в полузабытой любовной лихорадке, которая внезапно охватывает обоих. 

Неверный, сбивчивый в эмоциях, легко переходящий из одного состояния в другое, расчетливый и искренний, он как малый ребенок, и она любит его как еще одного своего ребенка, а он пользуется этой любовью, нуждаясь в ней. Пусть на время. Эти временные времена питают его и его поэзию.

На книге стихотворений Преображение он сделает надпись: "Милой Зинон от Сергуньки. Май 19.1919. В кафе поэт".

- Зинон!..

- Сергунька!..

Ровно через месяц он отправляет письмо в Орел: "Зина! я послал тебе вчера 2000 рублей. Как получишь, приезжай в Москву".

Качели, на которых они раскачиваются до головокружения, – образ их любви.

На качелях любви спустя несколько лет будет раскачиваться с лихим Петром (артист Иван Коваль-Самборский) лихая Аксюша (артистка Зинаида Райх) в спектакле Мейерхольда "Лес". Сейчас это ей и в голову не может придти!

Кого же любил Есенин, снова и снова задавался вопросом Анатолий Мариенгоф и отвечал парадоксом: "Больше всех он ненавидел З.Н. Райх. Вот ее, эту женщину… которую он ненавидел больше всех в жизни, ее – единственную – он и любил".

Но и Райх принадлежит как будто парадоксальное: "о самом главном и о самом страшном в моей жизни – Сергее..."

В парадоксах содержится соль, какой присыпается пресное содержание обыденной жизни. Иногда – с большим пересолом.

С осени 1919 года Райх с маленькой Танечкой – в Москве. С 15 ноября она – консультант по искусству в подотделе народных домов и клубов внешкольного отдела.

И уже пять месяцев, как снова беременна.

Он не хочет этого ребенка.

Она хочет.

Думает ли этим привязать его, отвязывающегося всё решительнее?

Она ходит из угла в угол, как всегда это делает, когда сильно взволнована, и твердит свое.

Он – свое.  

Зашедшей родственнице он выпаливает:

- Вот Зина хочет родить ребенка, у нас же есть Танечка, зачем нам сейчас другой ребенок, скажи ты ей, если она меня не слушает…

Зина с досадой роняет:

- Сережа, к кому ты обращаешься, ведь она сама  еще ребенок!..

Может ли третий разрешить проблему, которая целиком и полностью располагается в пространстве между двумя?

В один из дней он избивает ее. Беременную. И она уходит от него.

В который раз? В последний.

Она перебирается в Дом матери и ребенка на Остоженке. Там 20 марта 1920 года она произведет на свет темноволосого, не похожего на отца, мальчика Костю. Как и при родах первенца, девочки Тани, отец при сем не присутствовал, и не собирался. Имя, однако, выбирал он. Она всё же позвонила ему по телефону, спросила, как он хочет назвать мальчика. Долго думал. Тщеславный, не хотел, чтоб имя сына повторяло чье-то писательское. Костя – так, насколько помнится, никого не звали. И промахнулся. Когда пришло на ум, что так зовут Бальмонта, было поздно, имя уже записали в бумагах.

В Доме матери и ребенка Райх оставалась долго.

К Есенину она больше никогда не вернулась. Но и записываться в вечные плакальщицы она не собиралась.

Если кто-то не желает собственной погибели,  он должен принять то, чего не может изменить. Она должна была овладеть этой наукой. Она должна была научиться жить без него. И она научилась. В ней было слишком развито жизнелюбие, чтобы поднять руки вверх и сдаться. Помимо всего прочего, она была женщиной новой революционной эпохи и нового склада характера. Одно то, что она решилась родить двух детей, второе дитя, когда сознавала, что по всей вероятности воспитывать их придется одной, что опоры в лице их отца она не найдет, –  уже говорит о внутреннем стержне и приятии жизни как таковой.

Женские типы той эпохи увлекают, раздражают, изумляют, смешат, интригуют, потрясают:

беззаветная революционерка типа Ларисы Рейснер; лишенная свойств женственности, мужеподобная деятельница, как, например, Надежда Крупская; напротив, женственная, но и твердая Инесса Арманд; нестеснительная поборница свободной любви Александра Коллонтай; роковая женщина, явленная Лилей Брик; женщина-вамп, воплощенная на экране Верой Холодной; глупенькая мещанка вроде Эллочки-людоедки, столь удачно выписанной Ильфом и Петровым; незабываемая гадюка Алексея Толстого, железная женщина гражданской войны, насмерть отравленная войной.

Тургеневская девушка нового склада, умная, образованная, ответственная, сильная духом, Зинаида Райх являла собой свой собственный женский тип, не похожий ни на кого, ни на Рейснер, ни на Крупскую, ни на Брик.

Сразу после рождения дочери она поступает на работу заведующей театрально-кинематографической секцией окружного военкомата города Орла. Летом ее делают заведующей подотделом искусств губернского отдела народного образования.

Если взглянуть из сегодняшнего дня – чиновница от искусства. Подобие той же зав ТЕО Ольги Каменевой, чье образование начиналось и заканчивалось акушерскими курсами, с довеском любительского театра. Ольга Каменева поправляла изящными пальчиками дужку очков и отбирала плохо отпечатанные на плохой бумаге плохо написанные пролетарские пьесы. Что она в этом понимала? Она пылала энтузиазмом. И Зинаида Райх пылала. Она была то, что называлось: идейная. Откидывая густую прядь волос со лба, мчалась в Орловский театр, где требовалось срочно разобраться с репертуаром, лишенным пролетарского духа.

Служащая, она, как и сотни других служащих, истово и искренне отдавалась исполнению долга. Что не мешало Мариенгофу, с его склонностью перемывать чужие косточки, представить ее исключительно как бюрократку: Ее прошлое – советская канцелярия. В Петрограде – канцелярия, у себя на родине в Орле – военная канцелярия. И опять – московская. А в канун романа с Мейерхольдом она уже заведовала каким-то внушительным отделом в каком-то всесоюзном департаменте…

Шершеневич не отставал от Мариенгофа в перемывании ее костей, перенося акцент на быт: Райх была при Есенине забитая, бесцветная и злая.

Будешь злая, если муж не пускает на порог, не открыв двери, оставив в темень и непогоду стоять на улице одной с маленькой дочерью. Этот эпизод не в память – в душу Райх врезался и остался торчать там острым осколком, и когда она боролась за любовь мужа, и когда устала бороться.

Есенин поймет, кого потерял, только с реальной ее потерей. До тех пор разрешал себе какое угодно поведение.

- Я всё себе позволил…

Не забыл ли сказанного Блоком в весенние дни 1915 года:  За каждый шаг свой рано или поздно придется дать ответ?

Блок говорил о поэзии. Стихи и жизнь поэта неразделимы.

Через год, в 1916-м, поэты столкнулись так, как едва ли могли столкнуться обыкновенные люди. Был вечер у кого-то в гостях. Под звуки печальной скрипки печального скрипача Есенин подошел к столу, открыл лежавший на нем хозяйский альбом и своим мелким почерком, своими отдельными буковками, вписал без единой помарки:

Слушай, поганое сердце,

Сердце собачье мое.

Я на тебя, как на вора,

Спрятал в руках лезвие.

Рано ли, поздно всажу я

В ребра холодную сталь.

Нет, не могу я стремиться

В вечную сгнившую даль.

Пусть поглупее болтают,

Что их загрызла мета;

Если и есть что на свете –

Это одна пустота.

Запись показали Блоку. Блок спросил Есенина, всерьез ли это или просто музыка навеяла.

- Всерьез, – кивнул Есенин.

Блок сказал:

- Тогда я вам отвечу.

И на другую страницу альбома вписал фрагмент поэмы Возмездие, еще нигде не напечатанной:

Жизнь без начала и конца.

Нас всех подстерегает случай.

Над нами – сумрак неминучий,

Иль ясность Божьего лица.

Но ты, художник, твердо веруй

В начала и концы. Ты знай,

Где стерегут нас ад и рай.

Тебе дано бесстрастной мерой

Измерить все, что видишь ты.

Твой взгляд – да будет тверд и ясен.

Сотри случайные черты –

И ты увидишь: мир прекрасен.

Так разговаривают меж собой поэты. На предельной ноте. На высоком юру, где Бог или пустота, если Бога нет.

Блок не спасется так же, как Есенин. Революционный случай подстережет его со своим раем и своим адом. Ясный взгляд замутится. Поганая, гугнивая, родимая матушка Россия слопала-таки меня как чушка – своего  поросенка, страшно напишет он в письме Корнею Чуковскому перед концом.

Есенин напророчит свой конец, всадив не сталь в грудь, а использовав веревку.

Сталь в грудь – это конец Райх.  

На вокзале в Ростове остановились два поезда. Первый шел в Москву. Второй – из Москвы. Первым ехали Есенин с Мариенгофом. Вторым – Райх с грудным Костей.

Она уже работала в Москве, в Наркомпросе, куда в августе 1920-го ее взяла Крупская, и не на рядовую должность. Райх – инспектор подотдела народных домов, музеев и клубов, за ней закреплен, подумать только, транспорт в виде пары гнедых. Нынче у нее отпуск, и она едет с малышом в Кисловодск в международном вагоне.

Пассажиры того и другого поезда выходят поразмяться. Внезапно Райх сталкивается нос к носу с Мариенгофом. Отставший Есенин издали видит жену и, крутнувшись на каблуках, поворачивает в обратную сторону. Мариенгоф не считает нужным скрывать, что Есенин здесь. Райх стойко воспринимает известие. Внешне невозмутимо она просит позвать его, чтобы зашел в купе взглянуть на сына, которого никогда не видел, а она, чтобы не смущать асе еще законного мужа, может остаться постоять на платформе. Мариенгоф догоняет Есенина и сообщает ему, что в двух шагах от него маленький сын. Есенину очень не хочется делать эти два шага. Звенит первый звонок. Райх входит в тамбур вагона. Есенин с Мариенгофом нагоняют ее в коридоре. В купе Райх раскрывает одеяльце, в которое завернуто дитя. Пузан болтает ножками и гугукает. Есенин, сморщившись, бросает:

- Фу, черный! Есенины черными не бывают…

Райх поворачивается лицом к окну, тело ее сотрясает крупная дрожь.

Раздается второй звонок.

Ростовский вокзал вместе с двумя фигурами, Есенина и Мариенгофа, уплывает за стеклом.

Фраза Есенина о черном  застревает в ушах Райх. Она забыть не может, как в самый первый раз скромный белобрысенький оскорбил ее из ревности, бросив в лицо матерное ругательство. Чужое лицо, какие-то полузакрытые бесцветные глаза, злоба на месте привычной доброты – куда девался ее трогательный, ласковый Сергун? Она вернула ему ругательство. Он был ошеломлен, это отрезвило его:

 - Зиночка, моя тургеневская девушка! Что же я с тобой сделал!..

Тогда, разбежавшись по разным углам в гневе и отчаянии, в гневе и отчаянии выкинув обручальные кольца в окно, они с надеждой и верой ринулись в черноту ночи искать их. Искать прежнего безмятежного согласия. Напрасно. Мотив Маскарада, мотив ревности эгоцентрика, сосредоточенного исключительно на себе, мотив страдальца и убийцы, если не в прямом, то в переносном смысле, развивался, разрастался, рос – не удержать. Вот и пойди тут разберись, чья ревность, причинная и беспричинная, чьи измены, реальные и виртуальные, подточили этот брак.

Мариенгоф объясняет, что началось всё по вине Райх, что Есенин начал бить Райх, потому что не мог простить обмана: якобы она сказала ему, что он у нее первый, а оказалось, что не первый. Проверить правдивость слов всех троих невозможно. Да и будь они правдой, заключалось ли в ней оправдание Есенина, позволявшего себе побои женщины?

В их стане царили свободные нравы. В моде – теория стакана воды. Так обозначали половую близость, осуществить которую ничего не стоило, всё равно, что выпить стакан воды. Мужик, которого лелеял в себе Есенин, не принимал женской свободы – исключительно мужскую. Он мог встречаться с кем угодно и сколько угодно, не только до женитьбы, но и после, – почему же она обязана предстать пред ним невинной?

Произнесенное им при виде сына словечко черный означало отказ от сына. Не его, не от него сынишка – вот что он хотел этим сказать.

Оставаясь мужем и женой формально – и неформально тоже, –  она вынуждена была дать ему полную свободу, сделавшись свободной сама. А уж ведя свободный образ жизни,  каждый вел его так, как считал возможным и допустимым. Есенин подозревал Райх в неверности, будучи сам давным-давно неверен ей. Или то была просто игра. Он был игрок. Отчего-то ему нужно было еще и так обыграть Райх. Черноволосую Райх, на которую так походил маленький Костя, ставший похожим на отца, когда вырос.

19 февраля 1921 года в Орловский народный суд поступило заявление:"Прошу не отказать в Вашем распоряжении об оформлении моего развода с моей женой Зинаидой Николаевной Есениной-Райх. Наших детей – Татьяну трех лет и сына Константина одного года оставляю для воспитания у моей бывшей жены Зинаиды Николаевны Райх, беря на себя материальное обеспечение, в чем и подписываюсь… Сергей Есенин".

19 февраля развод не состоялся.

Он состоится позже, 5 октября того же года, по заявлению Райх. Секретарь суда, усердно скрипя пером, начертает, сначала грамотно, стараясь, а к концу, утомившись, как придется: "Нарсуд 4 участка Орловского судебного округа в открытом судебном заседании в составе постоянного нарсудьи С.Я. Либединского рассмотрел бракоразводное дело по ходатайству Зинаиды Николаевны Есениной о расторжении брака с мужем Сергеем Александровичем Есениным и, принимая во внимание заявление просительницы – заочно определил: брак гражданки Зинаиды Николаевны Райх с гражданином Сергеем Александровичем Есениным, совершенный причтом Кирико-Улитовской церкви Вологодского уезда 4 августа 1917 года, расторгнуть. Зинаиде Николаевне Есениной впредь носить фамилию Райх. Малолетних детей Татьяну трех лет и сына Константина одного года оставить на попечении матери.

Предоставить право Есениной обратиться в соответствующий нарсуд с ходатайством о взыскании с Есенина расходов на содержание детей, оставив в настоящем заседании ее без рассмотрения.

Копию сего сообщить ответчику Есенину и по вступлении в законную силу – ОЗАГС Вологодского уезда".

* * *

Иммунная система человека устроена так и для того, чтобы бороться и побороть попадающие в организм внешние инфекции и вирусы. Высокий иммунитет обеспечивается, прежде всего, психологическим и психическим здоровьем, устойчивостью нервной системы. Если человек находится в депрессивном состоянии, его иммунитет ослабевает, и он становится легкой добычей болезни.

В промежуток между 19 февраля и 5 октября качели самого существования Зинаиды Райх на этом свете качнутся от почти небытия к немыслимой полноте бытия.  

Нервное потрясение, испытанное ею, печально сказалось на ее здоровье. Драматически переживаемый разрыв с Есениным обескровил, обессилил ее. Измученная им и собой, она заразилась всем, чем можно заразиться в завшивленной, охваченной тифозной эпидемией стране.

Сперва заболел мальчик. Выхаживая его, подхватила от него инфекцию. Невероятный вал накинувшихся на нее хворей грозил реальной погибелью:

брюшной тиф,

волчанка,

сыпной тиф,

последовавшие психические осложнения.

Она умирала. Ее била злая лихорадка. Сорокаградусная температура не спадала. Голова разламывалась от боли. Болела спина, болели мышцы, суставы, сосуды. Язык сделался как ватный. Она не только потеряла всякий интерес к жизни – всё внешнее, вместе с  окружающими людьми, виделось ей враждебным. Пагубная заторможенность овладела ею. Начались галлюцинации. Из-за отравления сыпно-тифозными ядами ей грозила потеря рассудка. Тиф по-гречески и есть помраченное сознание, дым, туман.

Тяжелая форма поражения головного мозга и нервной системы заставила врачей перевести ее из инфекционной больницы в психиатрическую лечебницу. Она впала в кому, из которой ее еле вытащили. Бормотала невнятное и бессвязное, кричала, плакала, умоляла, звала кого-то.

Историки назовут цифру: между 1917 и 1921 годами в России от сыпного тифа умерло около трех миллионов человек.

Она выкарабкалась.

Ее спасла любовь.

Из мемуаров драматурга Александра Гладкова:

"Вскоре в запутанных кривых переулках между Тверской и Большой Никитской можно было встретить тесно прижавшихся друг к другу и накрытых одной шинелью мужчину и женщину. Он знаменит, немолод, утомлен и болен. Она пережила тяжелую драму разрыва с мужем и вела полунищее существование с двумя маленькими детьми".

Мужчина – Всеволод Эмильевич Мейерхольд. Женщина – Зинаида Николаевна Райх.

Ее спасло то, что он полюбил ее.

Признаки отравления мозга сыпно-тифозным ядом проявились у него на глазах, когда он навещал ее в психлечебнице.

Там она сказала ему:

- У вас из сердца торчат ножи…

Когда Райх и Есенин будут вести уже совсем отдельные жизни, поэт вдруг с тоской возмечтает:

- Полюбить бы по-настоящему! Или тифом, что ли, заболеть!

Тогдашние врачи говорили, что сыпной тиф несет обновление не одним лишь тканям тела, но и всему строю души. Мейерхольд имел возможность прийти к тем же выводам, встретившись с удивительной женщиной, возрождавшейся из небытия.

Они оба стояли у края. Обостренное ощущение возвращенной жизни сделало чувства обоих оглушительными и ослепительными. Они впали друг в друга, как впадают две полноводные реки, чтобы дальше их воды текли вместе, смешавшись в единое.

Осень 1921 года принесла им счастье.

Отныне она могла продолжать жить.

И она подала на развод с Есениным.

Источник