Известия: Вы мучительно шли к премьере. Во-первых, это попытка экранизации прозы, которая очень трудно переносится на экран. Во-вторых, пять лет съемочного периода, который то приостанавливался, то возобновлялся снова. Чем так важен для вас этот проект, что вы проявили столь впечатляющее упорство? Какое послание вы хотели донести до зрителя?
Виктор Гинзбург: Я всегда боюсь подобных вопросов. Это все равно, как если бы вы спросили: "О чем ваш фильм?" Чтобы получить ответ, нужно прочитать роман Пелевина или посмотреть нашу картину. А словами это не сформулируешь. Я, конечно, могу начать объяснять, что это история морального падения и стремительного карьерного роста. Но это еще и стёбная философская сага о мире, в котором мы живем...
и: Но вы убрали пассаж, многое объясняющий про современное состояние этого мира. О человеке, покупающем красные тапочки, чтобы почувствовать уверенность в себе и заработать миллион долларов, на который он купит дом в дорогом районе. Чтобы было, где носить эти красные тапочки.
Гинзбург: Это из монолога Че Гевары. Экранизировать его было одной из самых сложных задач. Я, кстати, думаю, что большинство читателей его не дочитывают до конца, просто пролистывают. Как и всю сложную шумерскую историю в романе.
и: То есть, как в случае с "Войной и миром", пропускают войну?
Гинзбург: Именно! И это все нужно было расшифровать языком кино. Фраза, о которой вы вспомнили, - моя любимая в книге. В какой-то момент она существовала и в картине. Но нам было важно сохранить динамику рассказа, ощущение аттракциона, поскольку сюжетная линия в фильме как таковая отсутствует.
и: Она отсутствует и у Пелевина.
Гинзбург: Именно поэтому у нас была непростая структура повествования, и некоторые сцены приходилось укорачивать.
и: Вы пытались возложить эту миссию на Виктора Олеговича? Привлечь его к написанию сценария?
Гинзбург: Да. Но он же наимудрейший. Подумал примерно месяц, и отказался. Сценарий ведь не литература. Это отдельная мистическая наука. Но я, естественно, рассказал ему - и как я вижу фильм, и кто я, и что я...
и: А кто вы, что вы?
Гинзбург: Приезжайте ко мне в Лос-Анджелес. Я вам покажу, чем я занимаюсь в кинематографе.
и: С удовольствием! Но все читатели газеты, к сожалению, приехать не смогут. Поэтому расскажите, пожалуйста, о себе. Например, где вы прожили девяностые?
Гинзбург: В Лос-Анджелесе: в этот город я приехал в 1989-м. До этого жил в Нью-Йорке, куда меня привезли в 14-летнем возрасте и где я учился в School of Visual Arts и в New School. Снимал короткометражные фильмы - так, как этому учили в Нью-Йорке: ты все делаешь сам, вплоть до проявки. Но уже с третьего курса меня рекрутировали снимать рекламу.
и: Примерно как это случилось с героем Пелевина, с поправкой на место действия.
Гинзбург: Абсолютно! Я мечтал снимать кино, но меня захватила эта рекламщина. Я параллельно делал какие-то короткометражки, документальные фильмы для американского ТВ, снял картину "Нескучный сад" о российском андеграунде девяностых, писал сценарии. При этом стал довольно известным клипмейкером.
и: Странно, что вы, по сути, американец, рекламные ролики и музыкальное видео называете "клипами". В этом смысле только мы слово "клип" употребляем.
Гинзбург: Так сколько я уже здесь живу! Все время, пока снимали фильм, фактически безвылазно. В девяностые сюда часто приезжал. Здесь интересно! В Голливуде же можно прожить всю жизнь, не имея ни одного фильма. Тебе платят деньги за то, что у тебя хороший сценарий, но в производство он так и не поступает. Я знаю одного сценариста, которому уже за 60, у него более пятидесяти проданных сценариев, ни одного снятого фильма, и он мультимиллионер. Такая жизнь может захватить, но я хочу снимать кино.
и: Насколько то, что написано у Пелевина, совпало с вашим собственным опытом работы в американском рекламном бизнесе?
Гинзбург: Параллелей много. Но, конечно, это не главное, что заставило меня взяться за экранизацию. Я с симпатией отношусь к Бегбедеру, но Пелевин это все-таки большая литература. Это человек, который очень повлиял на мое понимание мира. И я хотел бы влезть в это еще глубже.
и: Когда вы приехали в Москву работать над проектом, вы уже хорошо знали российский актерский рынок? Ходят слухи, что вы встречались буквально со всеми известными актерами.
Гинзбург: Это действительно так. На роль, Азадовского, например, я пробовал Федора Бондарчука. По-моему, он выдающийся актер, и я хотел бы с ним поработать, но у него по срокам не получалось. Тогда мы пригласили на эту роль Михаила Ефремова. И он грандиозно сыграл.
и: Да, Азадовский у вас отличный получился. И Татарский в исполнении Епифанцева, на мой взгляд, тоже. В момент, когда вы выбрали его на эту роль, он еще был радикалом или уже начал вливаться в истеблишмент?
Гинзбург: Он был на грани. И как раз параллельно со съемками фильма он сам менялся, многое происходило в его жизни... В результате я очень им доволен, очень. В нем есть сочетание невинности духа и вызова, которое здесь необходимо. Это ведь очень непростая роль - герой, в сущности, созерцатель. Но для того чтобы передать это, на экране необходимо постоянное внутреннее напряжение персонажа. У Владимира Епифанцева оно есть.
и: Ближе к финалу возникает сюжет, которого нет у Пелевина: делание "преемника". Когда вы приглашали на эту роль Андрея Панина, вы уже знали, что он сыграл Владимира Путина, хотя и под другим именем, в фильме "Поцелуй не для прессы"? И не было соблазна придать этому персонажу большее внешнее сходство с премьером?
Гинзбург: Нет. Не знал. И соблазна не было. Иначе я ушел бы в злобу дня, которая здесь не нужна. Начиная со второй половины фильма, мы попадаем в пространство, где грань между реальностью и виртуальностью стирается. Если бы я начал конкретизировать какие-то вещи, это помешало бы общему развитию сюжета.
и: Не так много сегодняшних кинозрителей опознают зеленый шар, который катают герои в конторе Азадовского. Это работает на вас, поскольку уводит от конкретики?
Гинзбург: Может быть, хотя я не думал об этом. Для меня в этом зеленом шаре есть какой-то сентиментальный прикол: я успел познакомиться с Семеном... (Семен Левин, дизайнер, автор знаменитого логотипа НТВ в виде зеленого шара. Умер в 2005 году. - "Известия"). Но это кино все-таки метафизическое.
и: Вы пытались определить формат фильма по отношению к нашему прокату? Это артстрим? Артхаус? Рассчитываете ли вы на какой-то коммерческий успех - при том, что наверняка будут прокатные ограничения из-за мата и наркотиков? Своими зрителями вы видите людей, которые хорошо помнят роман Пелевина?
Гинзбург: Читателей Пелевина - учитывая искренность моего подхода к экранизации - я всегда считал своими зрителями. Наверняка фильм кому-то из них не понравится, но зрителями они все равно будут. Но все же я ориентируюсь на более массовую аудиторию. В России ведь живут люди, у которых когда-то была привычка смотреть сложное, интересное кино.
Как Гинзбург пощадил Пелевина
Фильм сделан с любовью, которую не так уж часто встретишь у кинематографистов по отношению к препарируемому ими произведению. К сожалению, самые добрые намерения не могут превратить бессюжетный интеллектуальный роман-воронку с огромными массивами монологов, в доступную для кино материю. Потери на пути от книги к экрану огромны и в большинстве случаев невосполнимы. Пелевин - не графоман, и, вбивая его роман в метраж сценария, приходится резать по живому. К тому же прочесть историю про Харлеи и Давидсонов почему-то гораздо смешнее, чем увидеть розыгрыш этого скетча на экране.
Впрочем, все, что было в его силах, Гинзбург сделал: в фильме узнаваемые девяностые, яркие типажи и несколько отличных актерских работ. И даже внедрение в сюжет линии, которой в романе не было, сделано так, что швы не торчат наружу. Отличный финал, когда вся история Вавилена Татарского после превращения его в 3D-субстанцию излагается Леонидом Парфёновым как очередная глава из проекта "Намедни". И все же - те, кто хорошо помнит роман Пелевина, скорее всего, утвердятся в мысли, что проза эта не экранизируема. Но таких людей среди регулярных посетителей кинотеатров вряд ли намного больше, чем тех, кто отчетливо представляет себе, что такое коллективное бессознательное.